Русское студенчество второй половины 19 века. Положение русского студенчества в конце XIX-XX вв. Список использованных источников

Федеральное агентство по образованию
Государственное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
Вятский государственный университет
Гуманитарный факультет
Кафедра «Истории России»

КУРСОВАЯ РАБОТА

« Российское СТУДЕНЧЕСТВО ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ xix ВЕКА»

Выполнил: студент гр. Ис-21 Н.Ю.Курицына

Научный руководитель: зам.кафедры

Н.И. Никулина

Киров 2011

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение ……………………………………………………… ………………….3
1 Обзор университетского образования во второй половине ХIX века...........6
2 Университетские уставы………………………………………………………10
3 Студенчество России во второй половине XIX века ……………………….17
3.1 Социальный состав и мировоззрение ……………………………………...17
3.2 Быт и развлечения …………………………………………………………..22
3.3 Национальные корпорации и землячества студентов …..………………...29
Заключение ………………………………………………… ……………………34
Список литературы ……………………………………………………………...36

Введение

Университетское образование существует в Европе свыше 900 лет, а в России - около 300. Университет является одним из самых долговечных и плодотворных созданий европейского гения. Он сыграл выдающуюся роль в развитии и становлении современной науки во всем мире.
Система университетского образования в России существенно отличалась от западной, хотя и являлась ее прямой наследницей. Именно отличие от других и своеобразие образовательной системы привлекало ученых к изучению университетов России.
Первые научные исследования по истории российских университетов появились во второй половине XIX в., прежде всего, отметить публикацию профессора Киевского университета В. Иконникова “Русские университеты в связи с ходом общественного развития”, помещенную в “Вестнике Европы” (1876, №9-11). Автор предпринял одну из первых попыток проследить развитие университетской идеи в России и ее воплощение в жизнь на протяжении полутора веков. Он рассматривал историю университетов в тесной связи с общественной жизнью страны. Также следует выделить очерк П.Н. Милюкова “Университеты России”, помещенный в т.68 Энциклопедического словаря Ф.А. Брокгауза - И.А. Ефрона (СПб, 1902). В этом очерке подробно описывалось развитие российских университетов до конца XIX в., содержался богатый фактический и статистический материал.
Из частных сюжетов университетской истории наибольшее внимание уделялось студенческому движению: Выдрин Р.И. “Основные моменты студенческого движения в России”, Мельгунов С.П. “Из истории студенческих обществ в русских университетах” и др.
После революции 1917 г. истории российских университетов несколько десятилетий не уделялось должного внимания. И только после 50-х гг. интерес к этой проблематике вновь оживился. Главное внимание советских историков было обращено на изучение отдельных периодов в истории российских университетов. Необходимо отметить труды А. Е. Иванова, Г.И. Щетининой, Р.Г. Эймонтовой. Все они начинали с публикаций статей, а завершали свои исследования солидными монографиями, представляющими существенный вклад в историографию российских университетов.
Как бы подводя некоторые итоги изучению отечественного высшего образования до 1917 г., коллектив авторов выпустил в 1995 г. книгу “Высшее образование в России: очерк истории до 1917 г.” Монография содержит много интересного фактического материала, большую ценность представляют приложения.
В России возникла и сложилась самостоятельная университетская система, роль и место которой в жизни российского общества еще не получили всестороннего освещения. А без этого невозможно ни реформирование университетов, ни приведение их деятельности в соответствие с требованиями современности. Учитывая это и то, что в настоящее время осуществляются многочисленные реформы в сфере образования, данное исследование представляется актуальной.
При формулировке темы исследования также учитывалось, что, относясь к гуманитарному блоку наук, история активно занимается изучением жизни и быта людей в рамках определенного исторического этапа. Исходя из этого, исследование высшего образования в России будет наиболее полным, если проводить его через изучение студенчества.
Система высшего образования в России не является статичной. Реформы в этой сфере происходили и происходят с завидной регулярностью. Обычно период наиболее активных преобразований связывают с вступлением на престол Александра II, что и определило временными рамками данного исследования вторую половину XIX века.
Таким образом, объектом изучения является высшая школы (университеты) пореформенной России, рассматриваемая в органической взаимосвязи с положением российского студенчества второй половины XIX века.
И, следовательно, предметом исследования становится исторический процесс реформирования российской высшей школы (университеты) в период 60 - 90-х гт. XIX века через университетские уставы, бытовые и мировоззренческие характеристики самого русского студенчества рассматриваемой эпохи.
Целью проводимого исследования является раскрыть особенности университетского образования и жизни студенчества в данных временных рамках. Из чего следую следующие задачи:

Обобщить сведения об университетах, существовавших в Росси во второй половине XIX века.
Изучить нормативно-правовую базу университетов и студенческих объединений.
Рассмотреть социальный состав студенчества во второй половине XIX века.
Выявить роль происхождения студентов на формирование идеологии студенческого мира.
Описать повседневную жизнь студента данной эпохи.
Рассмотреть деятельность и функции студенческих объединений.

Следуя из поставленных задач, исследование базировано на анализе нормативных источников, публицистике и мемуарах периода второй половины XIX века, а также изучения научных трудов отечественных историков.
Структура курсовой состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
Предоставленное исследование может использоваться учителями школ в преподавании курса «История Отечества» или в формировании элективных курсов. А также для подготовки студентов, как исторического факультета, так и других профилей к семинарским занятиям.

Глава I. ОБЗОР УНИВЕРСИТЕТСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА

Историю российских университетов принято начинать с 28 января 1724 г., когда Сенат принял Указ об учреждении Академии Наук с университетом и гимназией. Хотя официально Санкт-Петербургский университет начал функционирование в статусе университета только в 1819 году. Первым же настоящим высшим учебным заведением в России, получившим статус университета стал Московский Государственный университет (МГУ) открытый в 1755 году.
Обычно новый этап в развитии российских университетов связывают с вступлением на престол Александра II. Однако факты свидетельствуют о том, что уже в последний год царствования Николая I начались определенные изменения в отношении к образованию в целом, и университетам в частности.
Был создан Комитет по преобразованию учебных заведений под руководством Д. Блудова. В 1854 г. назначен новый министр народного просвещения С. С. Норов (брат декабриста), который совместно со своим неофициальным советником А. В. Никитенко (профессором СПУ и либеральным цензором) представили царю доклад о необходимости улучшить положение университетов. Если в 1854 г. Николай I не разрешил праздновать 50-летие Казанского университета, то в 1855 г. 100-летие МУ отмечалось торжественно, и царь по этому случаю прислал университету Благодарственную грамоту. Кроме того, в 1854 г. после многолетнего перерыва разрешено было увеличить прием в некоторых университетах, но только на медицинских факультетах.
С началом правления Александра II процесс перемен ускорился, постепенно отменялись наиболее стеснительные запреты предыдущих лет. Уже в 1855 г. были сняты ограничения по приему студентов, а с 1856 г. вновь отправлялись выпускники в зарубежные университеты для подготовки к профессорскому званию, восстановлены права университетов по выборам ректоров и деканов, с 1859 г. разрешено выписывать книги из-за рубежа без цензуры, с 1860 г. возрождались прежние кафедры философии и государственного права, а также открывались новые в соответствии с требованиями времени. В короткий срок обозначился быстрый рост числа студентов университетов, за 8 лет в среднем в 2 раза. Происходила быстрая смена состава преподавателей, профессорский состав обновился почти на 50% за 1855-1862 гг., особенно на юридических факультетах.
На кафедрах появилось много молодых профессоров, в том числе и из числа считавшихся политически неблагонадежными, подвергавшихся ссылке и т.п. Так, на кафедру русской истории СПУ был избран Н. И. Костомаров, только что вернувшийся из ссылки и сменивший консервативного Устрялова.
Произошла коренная смена лиц, возглавлявших университеты, попечители из военных были заменены гражданскими чиновниками. Например, попечителем Киевского университета стал выдающийся хирург, профессор Н. И. Пирогов (первый случай в истории российских университетов). В качестве ректоров появились молодые талантливые ученые: Киевский университет возглавил 34-летний профессор Бунге Н. (в будущем министр финансов России), Казанский - 32-летний проф. химии А.М. Бутлеров.
Просвещение и наука во второй половине XIX века развивались в более благоприятных условиях по сравнению с предшествующим временем. Отмена крепостного права и другие буржуазные реформы способствовали ускорению экономического прогресса и развитию общественного движения.
К середине XIX века в России существовали: Московский (1755 г.), Дерптский (с 1802 г.), Виленский, Казанский, Харьковский (1804 г.), Киевский, Петербургский (1819 г.). После принятия университетского Устава 1863 года были открыты еще два университета: Новороссийский в Одессе (1865) и Варшавский (1869).
Помимо классических университетов увеличилось количество высших технических учебных заведений. Были основаны политехнические институты в Киеве, Петербурге, Новочеркасске; технологический институт в Томске.
Большие успехи были достигнуты в высшем образовании - количество университетов к концу века достигло десяти. Университетский устав 1863 г. давал университетам почти полную автономию в самых разных областях. Но в 1884 г. правительство Александра III ввело новый устав, лишивший университеты автономии и усиливший надзор за ними. В 70-80 гг. положено начало женскому высшему образованию - открыты курсы в разных городах.
Число студентов в царствование Александра II увеличилось почти в два с половиной раза (в 1854 году – 3547 студентов, в 1880 году – 8193 студента) 1 .
При Александре III был открыт еще один университет – в Томске. Торжественное открытие первого в Сибири университета состоялось 27 июля 1888 г. На новый университет был распространен Устав 1884 г. Однако в Томском университете разрешался прием воспитанников духовных семинарий, среди 72 первокурсников в 1888 г. насчитывалось 30 окончивших гимназии, 40 - духовные семинарии, 2 были переведены из других университетов. Из этого приема в 1893 г. выпустили 34 человека - первые сибирские врачи. Особенности Томского университета: пожертвования и долгое строительство привели к тому, что он оказался сразу хорошо оборудованным, с множеством лабораторий, ботаническим садом, библиотекой, насчитывавшей почти 100 тыс. книг и журналов; среди студентов было много высланных за участие в революционной деятельности из других университетов, значительное число их происходило из малообеспеченных семей, к тому же в Томске немного возможностей имелось для приработка, поэтому большую роль играли частные пожертвования на стипендии, что позволяло многим студентам получать от 100 до 420 руб. в год. В последующие годы шла борьба за открытие в Томске новых факультетов, и в 1898 г. был объявлен прием на юридический факультет, из 142 принятых тогда, в 1902 г. выпущено 47.
Таким образом, во второй половине XIX века в России высшее образование начинает еще более активно развиваться как по качественным, так и по количественным показателям.

ГЛАВА II. УНИВЕРСИТЕТСКИЕ УСТАВЫ

Изучение университетских уставов в России XIX в. может внести существенный вклад в понимание многогранного процесса формирования нормативно-правовой базы университетов.
Если на Западе университетская жизнь протекала неторопливо и размеренно, ее организационные формы, складывавшиеся веками, практически не изменялись, и университеты существовали как обособленные образования, каждое с собственным уставом, то в России она обнаружила весьма энергичную динамику и протекала в значительно более острых и конфликтных формах. Это объясняется тем, что университеты на Западе начинались как частные предприятия, ведомые учредителями за свой страх и риск. Государство же стояло особняком, в качестве стороннего наблюдателя или третейского судьи.
В России ассоциация профессоров никогда не играла, как на Западе, самостоятельной роли, поскольку профессора находились на службе и в отношениях со студентами выступали от имени государства. Университеты создавались государством, полностью финансировались казначейством и назывались императорскими. Поэтому их уставы (единые для всех) тщательным образом разрабатывались и принимались, как правило, в ходе многосложной законотворческой процедуры, с привлечением лучших правоведческих сил. Достаточно напомнить, что в создании университетской системы России и разработке ее нормативно-правовой базы принимали участие такие выдающиеся государственные и общественные деятели как В.Н. Каразин и М.М. Сперанский. Уставы утверждались императором, что придавало им высший юридический статус и делало своего рода кодексом университетской жизни. В течение периода, насчитывающего менее ста лет, в стране сменилось четыре устава (1804, 1835, 1863, 1884). Между уставами 1804 и 1884 годов пролегла дистанция огромного размера, в которой на протяжении кратчайшего в масштабах истории периода уместилась целая эпоха, и каждый из уставов, сам по себе, представлял собой крупные этапы в строительстве высшей школы. И всякий раз это были в значительной мере разные уставы, отражавшие существенно обновленные реалии университетской жизни. Речь в данном случае идет о складывании и формировании новой для России высокочувствительной и активной социальной общности студенчества, что и предопределило немалые проблемы и особенности правотворческого процесса. В литературе активная роль государства в университетах оценивается негативно: «На протяжении XIX в. четырежды по числу правлений императоров сменяются реформы и контрреформы в высшем образовании. Царизм то отступает, то вновь переходит к атаке на относительно независимое высшее образование. Стремясь примирить непримиримые государственность и науку, четырежды в XIX веке реконструировали высшую школу». 2
Исходя из хронологических рамок данного исследования, остановимся более подробно на Уставах 1863 и 1884 годов.
Система подготовки научно-педагогических кадров российских университетов сформировалась окончательно во второй половине ХIХ века.
Сложившаяся в соответствии с новым университетским Уставом, принятым 18 июля 1863 года, система подготовки научно-педагогических кадров университетов носила сословный и селективный характер. Правительство проводило в этом отношении двойственную политику. С одной стороны, оно не могло не привлекать в университеты лучшие научно-педагогические силы, но, с другой стороны, постоянно стремилось осуществить их отбор на классовой основе в соответствии с требованием благонадежности. При этом вторая тенденция явно преобладала, в результате университеты и другие высшие учебные заведения испытывали острый недостаток в высокопрофессиональных научно-педагогических кадрах.
Государство приняло множество мер для борьбы с проблемой нехватки кадров. По Уставу 1863 года количество лекций, читаемых профессорами, не регламентировалось, в отличие от Устава 1835 года. В соответствии с последним каждый профессор должен был преподавать не менее восьми часов в неделю. Штатные профессора читали столько часов лекций в неделю, сколько назначит им факультет на основании представленных ими соображений. В результате университеты получили возможность увеличивать штат преподавателей на 67 процентов 3 .
Для обеспечения университетов недостающими профессорами и преподавателями Министерство народного просвещения в 1862 году приняло постановление о приглашении в университеты иностранных ученых на должности профессоров и доцентов. Правительство также разрешило министру просвещения отправлять молодых ученых за границу для подготовки их к должности профессора. Командированные обязывались за каждый год пребывания за границей прослужить в ведомстве министерства два года. За период 1862–1865 годов, например, за границу было направлено 89 человек 4 . Подобные командировки осуществлялись и в другие университеты страны.
Для пополнения профессорско-преподавательских кадров университетов также использовался институт кандидатов. Студенты, окончившие полный курс университета с отличными успехами и представившие диссертацию, одобренную факультетом, получали степень кандидата и оставлялись при университете для получения магистерского и профессорского звания. Оставленные при университете находились под наблюдением профессоров, посещали лекции по избранным наукам и проводили практические занятия.
Для приобретения степени магистра требовались сдача новых устных экзаменов и публичная защита диссертации. Кандидат через год мог претендовать на степень магистра. Магистры по истечении года могли претендовать на степень доктора при условии представления и публичной защиты диссертации. Ученые степени в университетах могли присваиваться и русским подданным, и иностранцам.
Содержание, формы и методы подготовки молодых ученых, как в России, так и за границей, определялись самими университетами и представлялись через попечителя учебного округа на усмотрение Министерства народного просвещения.
В январе 1864 года было утверждено новое положение об испытаниях на ученые степени. В соответствии с ним на всех факультетах было увеличено количество разрядов наук, по которым присваивались докторская и магистерская степени. Новое положение отменило экзамены для соискателей ученой степени доктора наук, требовалось только представление диссертации и ее публичная защита (за исключением доктора медицинских наук).
Введение нового университетского Устава и Положения способствовали росту числа защищаемых диссертаций. За период 1863–1874 годов степень доктора наук получили 572 человека, магистра – 280 человек (тогда как за 16 предшествующих лет эти цифры соответственно равнялись 130 и 184).
Университеты в соответствии с Уставом 1863 года имели собственные типографии и книжные лавки, могли издавать периодические труды, иметь собственную цензуру для тезисов и других научных изданий. Кроме того, университетам с разрешения министра народного просвещения предоставлялось право учреждать ученые общества для усовершенствования какой-либо определенной части наук. Все это, безусловно, также создавало объективные возможности для совершенствования профессионализма научно-педагогических кадров российских университетов.
По уставу 1863 г. принимали в университет с 17 лет, без вступительных экзаменов для окончивших успешно гимназию. Студент подписывался о соблюдении университетских правил, ношение формы отменялось, вне стен университета студент становился подвластен полиции. Не допускалось создание студенческих организаций. Переход студента с курса на курс стал возможен только через испытания, заканчивавшие университет с хорошими оценками и представившие диссертации получали степень кандидата, а окончившие удовлетворительно и не представившие диссертации удостаивались звания действительного студента. Была ликвидирована категория казеннокоштных студентов и вводились стипендии для нуждавшихся, за лекции взималась плата, устанавливавшаяся университетами (в среднем 40-50 руб. в год).
Устав 1863 года, открывший новые возможности для развития отечественного просвещения и науки, просуществовал лишь до 1884 года. После убийства в 1881 году народовольцами царя Александра II правительство возобновило наступление на университетскую автономию, усилило контроль над преподаванием. Тем не менее, университеты сохранили себя как центры передового научного знания и духовной жизни России.
Университетская контрреформа была проведена в 1884 году министром народного просвещения И.Д. Деляновым, который на вопрос о причинах увольнения одного из профессоров ответил, что «у него в голове одни мысли» 5 . Назначенный на пост министра народного просвещения в 1882 году, Делянов внес на рассмотрение Государственного совета проект университетской реформы, выработанный графом Д.А. Толстым. Большинство членов Госсовета высказалось против проекта, но утверждено было мнение меньшинства, и 23 августа 1884 года был издан «Общий устав императорских российских университетов», который стеснил университетскую автономию, ограничив университетское самоуправление. Была значительно расширена власть попечителей округов в отношении университетов. Ректор не избирался советом, а назначался министром народного просвещения, который отныне мог не считаться с мнением профессуры при назначении преподавателей и мог давать профессорам указания, делать напоминания и замечания 6 .
Компетенция университетского совета и факультетских собраний была в значительной степени ограничена. Деканы назначались попечителем, должность проректора упразднялась, уничтожался университетский суд. Экзамен окончившим курс студентам производился в особых государственных комиссиях, к испытаниям допускались только те студенты, которым было зачтено установленное число семестров. Плата за обучение в целом удвоилась.
Устав 1884 г. привнес собой в практику университетского образования ряд нововведений, не потерявших актуальность и сегодня: «экзаменационные требования», которые в известном смысле означали переход высшей школы на единые учебные планы и программы и введение государственного образовательного стандарта в современном значении этого словосочетания; восстановление фактически штатной доцентуры, отмена звания действительного студента и кандидата, повышение значимости практических занятий. Некоторые положения устава, хотя и не были реализованы, но были весьма привлекательны в академическом плане своей постановкой: предоставление студенту право выбора лектора, учебного плана, возможностью слушать лекции другого факультета.
Новый устав, хотя и ограничил пределы университетской автономии и академических свобод рамками единой государственности, но не отменял их вовсе. Сохранялась выборность ректоров и профессоров с некоторыми ограничениями практического характера.
Выше сказанное свидетельствует о том, что все происходящее в университетской жизни в 80-90 гг. XIX в., после принятия устава 1884 г., в большей мере соответствовало модернизации университетского строя, чем коренным реформам. Но проводимая модернизация имела ясно выраженную политическую подоплеку: изгнать из университетов антиправительственные настроения и оппозиционность, превратить профессорско-преподавательский состав в добросовестных и послушных чиновников от образования, а студентов в «благонадежных» и организованных учащихся.
В целом же анализ уставных текстов позволяет сделать вывод: во-первых, о достойном, если не центральном, месте студенчества (главного объекта и субъекта правоотношений) в системе университета и об энергичной динамике уставных норм, регулирующих его правоотношения; во-вторых, об исключительной роли государства в университетском строительстве; в-третьих, о неуклонном нарастании законотворческой активности и поступательном характере движения уставных норм. Прежде всего, материалы анализа свидетельствуют о быстром, по мере накопления практического опыта, нарастании самой нормативной массы, вместе с повышением качества юридической проработки норм.
В заключении, необходимо отменить, что в целом уровень университетского образования в России был достаточно высок, и в конце ХIХ – начале ХХ веков оно вполне соответствовало западноевропейскому образованию.

ГЛАВА III. СТУДЕНЧЕСТВО ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА

3.1 Социальный состав и мировоззрение

Социальный состав студенчества в России был намного демократичнее, чем, например, в Англии или Германии, где в университетах учились почти исключительно дети аристократии и буржуазии. Плата за обучение была невысокой, и было множество «стипендиатов».
Характерные особенности российского студенческого товарищества, даже братства, в сравнении с порядками, царящими в прославленных британских университетах, остро подметил А.И.Герцен, хорошо знакомый с постановкой университетского дела в России и за рубежом: «До 1848 г. устройство наших университетов было чисто демократическое. Двери их были открыты всякому, кто мог выдержать экзамен, и не был ни крепостным, ни крестьянином, ни уволенным своей общиной. Пестрая молодежь, пришедшая сверху и снизу, с юга и севера, быстро сплавилась в компактную массу товарищества. Общественные различия не имели у нас того оскорбительного влияния, которое мы встречаем в английских школах и казармах; об английских университетах я не говорю: они существуют исключительно для аристократии и для богатых. Студент, который бы вздумал у нас хвастаться белой костью или богатством, был бы отлучен от воды и огня, замучен товарищами» 7 .
В отличие от закрытых учебных заведений, в которых учились в основном дворяне, значительное число учащихся в университетах были людьми незнатными и небогатыми. Чтобы сводить концы с концами, студенты часто были вынуждены подрабатывать. Именно в XIX веке формируется привычный облик российского студента, снимающего дешевую комнату и зарабатывающего на жизнь частными уроками или переводами. Правда, социальный статус учащихся был достаточно высоким. Но бедность и бесприютность во все времена были спутниками российского студенчества.
Московские студенты в основной своей части еще с шестидесятых годов XIX столетия состояли из провинциальной бедноты, из разночинцев, не имевших ничего общего с обывателями,
В пореформенное время продолжался рост численности студентов университетов, и в 1880 г. их было уже более 8 тысяч. Менялся состав студенчества, стало больше студентов нуждавшихся в стипендиях, зарабатывавших на жизнь. Так, в Казанском университете в начале 70-х гг. всего 28% студентов могли существовать на свои средства, а в Одесском число нуждавшихся доходило до 80%. Для ряда категорий студентов вводились специальные стипендии. Так, в 1863 г. установили 150 стипендий для бывших студентов СПУ, которые учились в других университетах и приготовлялись к учительскому званию. Для студентов, занимавшихся славянской филологией, в 1862 г. были учреждены стипендии Кирилла и Мефодия. Их могли получать по 4 студента в Московском, Санкт - Петербургском, Казанском, Харьковском и Киевском университетах (240 руб. в год).
и т.д.................

Комментарий научного руководителя Марины Фадеевой, доктора исторических наук, профессора, декана исторического факультета НИУ ВШЭ Александра Каменского

В массовом сознании русский студент конца XIX - начала XX века предстает обычно в образе вечно голодного чахоточного юноши с лихорадочным блеском в глазах и с душой, исполненной самых благих революционных порывов. Однако стоит лишь всерьез задуматься, как, даже без обращения к специальной литературе, становится ясно, что, подобно многим прочим ходульным образам, составляющим массовые представления о прошлом, этот также не выдерживает критики. Ведь, если бы все русские студенты той эпохи умирали от чахотки и были бы озабочены не учебой, а исключительно планами борьбы с самодержавием, в России начала прошлого века не было бы блестящих ученых, инженеров, адвокатов, врачей и людей всех иных профессий, которых готовили российские университеты. Да и в период революционных потрясений и Гражданской войны русское студенчество оказалось почему-то по большей части отнюдь не на стороне большевиков.

Организация высшего образования в царской России, университет как ученая корпорация и многие иные связанные с этой проблематикой сюжеты, конечно же, неслучайно в последнее время стали одним из весьма заметных направлений исторических исследований. То, что сегодня нередко называют кризисом отечественного образования и науки, имеет глубокие и отнюдь не только экономические корни. Исследователей волнуют проблемы организации научного сообщества, его структуры, системы внутренних отношений, норм научной этики. В этом контексте обращение Марины Фадеевой к истории российского студенчества видится вполне логичным и естественным. Однако как ее научный руководитель смею утверждать, что она пришла к ней совершенно самостоятельно. Став сама студенткой факультета истории Высшей школы экономики, она, по-видимому, и, может быть, даже сама не отдавая себе в этом отчета, испытала любопытство к феномену студенчества, которое, в конечном счете, и привело ее к этой теме. Любопытство же, как хорошо известно, - это главная движущая сила науки. Начав же однажды заниматься изучением русского студенчества столетней давности, Марина, естественно, обнаружила в этой теме немало далеко не решенных вопросов и всерьез ею увлеклась.

История русского дореволюционного студенчества обеспечена хоть и не слишком объемной, но достаточно представительной историографией. В частности, в последние десятилетия весомый вклад в нее внесен несколькими монографиями А.Е. Иванова, справедливо считающегося лучшим знатоком этой темы. Работа Марины Фадеевой, однако, в очередной раз доказывает, что в науке не существует раз и навсегда «закрытых» тем, а каждое новое поколение историков задает прошлому новые вопросы и получает на них новые ответы.

Марину Фадееву как исследовательницу, только начинающую свой путь в науке и принадлежащую к самому юному поколению российских историков, отличает одновременно уважение к своим предшественникам, чьими трудами она активно пользуется, и здоровое недоверие ко всему, что она в них находит, стремление перепроверить каждый «исторический факт», документально его подтвердить. Представляемая здесь ее курсовая работа мало похожа на обычную студенческую курсовую, значительно превосходя ее не только по объему (более 120 страниц!), но также по разнообразию затронутых в ней сюжетов и используемых методов. Не говоря уже о том, что в написанной на втором курсе курсовой не часто встретишь ссылки на архивные источники! Еще одна отличительная черта представляемой работы - ее системность.

Автор начала с попытки разобраться в том, что такое студенчество как социальная группа, какое место занимало оно в русском обществе, какими отличительными характеристиками снабжали его современники и последующая историография, переходя затем к его формальным характеристикам (численность, социальное происхождение), а от них - к воссозданию реальности повседневной жизни, которую она справедливо и в полном соответствии с представлениями современной науки рассматривает как основу формирования мировоззрения. Читателю, не слишком искушенному в особенностях современного исторического знания и ожидающему в работе с подобным названием найти, прежде всего, сведения о числе студентов, вдохновившихся трудами Лаврова, Бакунина, Михайловского и Маркса, такой подход может показаться странным, а обилие таблиц и иного цифрового материала и вовсе отвратить от внимательного чтения. Но стоит в нее вчитаться, как с удовольствием обнаруживаешь, как начинают рушиться очередные исторические стереотипы. К тому же, будем помнить: перед нами лишь промежуточный этап на пути в большую науку, хоть и не лишенный определенных стилистических и композиционных недочетов, но представляющий собой очень серьезную и основательную заявку.

Формирование мировоззрения московского студенчества конца XIX - начала XX века

1. Понятия «разночинцы», «интеллигенция »

Понятие «студенчество», как и любое определение, не может быть однозначным. Таким же разнообразным оказываются и смежные с ним понятия. Разночинная составляющая студенчества в понимании современников и сознании исследователей часто заслоняет другие части студенчества, многими студенчество определяется как молодая интеллигенция, а потому, на наш взгляд, в преддверии рассуждений о студенчестве нам стоит определить, что такое «разночинцы» и «интеллигенция».

По-разному разночинца понимала уже дореволюционная историография: если Б. Фроммет определяет разночинцев как «людей без роду, без племени, связанных иногда с народными низами, всегда оторванных от всех классов общества, с большими надеждами и без гроша в кармане, с мечтами о маршальском жезле и без всякого социального положения» , то С. Сватиков, напротив, основными качествами разночинца называет «высокое понимание личности и остро выраженное чувство собственного достоинства» .

Определение Б. Фроммета схоже с представлениями о разночинцах, преобладающими в культуре. Как пишет Э. Виртшафтер , разночинцами называли недворян и образованных простолюдинов - изначально для принижения или осуждения манеры поведения. Например, разночинцы у А.Н. Островского - это недоучившиеся студенты, недворяне.

В советской историографии понятие «разночинцы» тесно переплетается с критерием образования. По мнению В.Р. Лейкиной-Свирской, к XIX веку «разночинцами стали называться получившие чин или звание по праву образования» .

Современные исследователи подчеркивают тот факт, что часто попадающие под критерии разночинцев категории населения не использовали этот термин для самоопределения. Э. Виртшафтер также пишет о XIX веке как о переломном моменте в определении разночинцев: изначально бывшие переходной категорией незнатных чужаков, они становятся частью образованной элиты.

Если к интересующему нас периоду разночинцы часто определяются через наличие высшего образования, то интересно будет посмотреть на то, как в исследовательской литературе они соотносятся с интеллигенцией.

Этому вопросу уделяет внимание современная историография. Такие исследователи, как С.Г. Стафеев , В.В. Бочаров , Е.И. Щербакова и Л.Г. Сухотина либо выделяют «разночинцев» как часть интеллигенции, либо отождествляют эти понятия. Например, Л.Г. Сухотина пишет об интеллигенции как о «разночинной по социальному составу» .

В историографии присутствует множество определений интеллигенции, каждый из авторов стремится дать свое, наиболее полное и точное, но никто не преуспел в этом начинании. К.Б. Соколов , рассматривая устоявшиеся определения интеллигенции, выделяет три основных критерия, по которым ту или иную часть общества выделяют в единую группу под названием «интеллигенция»: интеллигент как человек, обладающий соответствующим уровнем образования, или как «хороший человек», доблестный рыцарь, «совесть народа», просветитель, защитник, или как диссидент.

Большинство определений интеллигенции в рассмотренной нами историографии можно распределить по этим трем группам: об уровне образования пишут В.В. Бочаров , Б.И. Колоницкий и В. Живов . Образ «хорошего человека» в основном пришелся по душе советским исследователям (в их работах Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов формировали интеллигентов как людей высочайших душевных качеств), В.Р. Лейкиной-Свирской , М.Н. Тихомировым и А.Н. Маслинным . В «диссидентство» интеллигенции верят как дореволюционные, так и современные авторы. Это П.Б. Струве , И.А. Ильин , П.И Новгородцев , Е.И. Щербакова , Э. Виртшафтер , С.М. Усманов и Л.Г. Сухотина .

Сам К.Б. Соколов критикует все три распространенных подхода. По его мнению, «несомненно, что интеллигенция - категория не просто или не только профессиональная. Это не просто люди “умственного труда”» , но также, к примеру, и представители деревенской интеллигенции, а потому первый критерий не годится. Автор предлагает представлять понятия «интеллигенция» и «образованный класс» в виде двух концентрических кругов, тогда интеллигенция - это внутренний инициативный, творческий круг.

Также интеллигенция лишь в приступе нарциссизма, по мнению К.Б. Соколова, могла позиционировать себя «совестью народа». К тому же сама определяемая группа никогда не соотносила себя с революционерами, а революция не позиционировала своей интеллигентности.

Таким образом, выделенные критерии, по мнению К.Б. Соколова, не соответствуют действительности. Впрочем, он сам отчаивается в возможности когда-либо раз и навсегда закончить спор об интеллигенции и, похоже, приходит к определенному согласию с филологом В.С. Елистратовым, утверждающим, что в значении этого слова можно найти что угодно, но за любым определением будет подразумеваться лучшая часть России.

Каковы же отличительные черты интеллигенции? Исследователи разных поколений и взглядов выделяют в ней отщепенство (В.М. Живов , П.Б. Струве , Е.И. Щербакова , П.И. Новгородцев ), изолированность, отчуждение (П.Б. Струве , И.А. Ильин , Э. Виртшафтер , Л.Г. Сухотина ), радикализм (Е.И. Щербакова , С.М. Усманов ), скептицизм, критичность, нигилизм (И.А. Ильин , Л.Г. Сухотина , Е.И. Щербакова ).

«Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад - из любви к истине. Землю перестраивают из любви к прекрасному» . Такой же разносторонней представлялась исследователям интеллигенция, и, возможно, такой же разноплановой она была на самом деле, не представляя из себя однородной массы. Согласимся с К.Б. Соколовым и, признав, что «в общем, уже очевидно, что ни одно из известных определений интеллигенции не в состоянии охватить и объяснить весь феномен в целом» и речь идет о понятии, «не имеющем четкого детоната и включающем элемент интерпретации уже при его употреблении» , обратимся к определению студенчества и выделению характерных черт его российской части.

2. Определение студенчества, его характеристика в российских реалиях

Студент - ученик высшего учебного заведения, университета или академии.
В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка

Студенчество рассматривается как особый социум, формировавшийся вокруг данного учебного заведения и вносящий самостоятельный вклад в общественную жизнь.
Феофанов А.М. Студенчество Московского университета второй половины XVIII - первой четверти XIX в.

Эпиграфами к этой части мы взяли два определения студенчества: данное в Толковом словаре современника рассматриваемого нами периода - В.И. Даля и сформулированное в работе современного нам исследователя. По этим высказываниям видно, что за два века представления об интересующем нас предмете не претерпели значительных изменений.

Исследовательская литература склонна противопоставлять студенчество и его характерные черты в зависимости от географии изучения: в российском и зарубежном студенчестве не видят большого сходства, кроме факта получения высшего образования. Исключением является позиция Б. Фроммета, который еще в начале ХХ века оспаривал распространенные современные ему утверждения, «будто только в одной России учащаяся молодежь осмеливается претендовать на активное участие в политической жизни страны, [что] без всякого сомнения, неверно или, по крайней мере, сильно преувеличено» .

Большинство исследователей, обращавшихся к этому вопросу, склонны противопоставлять российское студенчество зарубежному. Начинается эта традиция с дореволюционных авторов. К примеру, Г.Б. Слиозберг ответ на вопрос, является ли революционность специфической особенностью российских учащихся, видит в «различии в составе студентов» : в Европе высшее образование было уделом элиты, а потому материальный вопрос, игравший столь большую роль в жизни студентов России, там вообще не стоял.

Наши современницы В.В. Пономарева и Л.Б. Хорошилова объяснение такой значительной разнице находят в самой культуре университетов. Российский путь «был путь, противоположный западноевропейскому, где накопившийся в обществе опыт, традиции, культура целиком определяли стиль жизни учебных заведений, у нас же во многом напротив - учебные заведения, создаваемые по чужому образцу, сами, порой на ощупь, творили и традиции, и культуру, формировали опыт, который уже десятилетия спустя ляжет в основание традиций следующих поколений учебных заведений» .

Обратимся к более близким нашей теме вопросам и на основе переписей Москвы (1882 и 1902 годов) посмотрим на долю студенчества в общей массе московского населения и на происходящие с этой группой количественные изменения. Сперва приведем данные, позволяющие судить о процентном соотношении мужского населения нужного нам возраста (от 18 до 30 лет - наиболее распространенный возраст студенчества) ко всей массе населения Москвы, а затем соотнесем этих мужчин с числом студентов.

Оговоримся заранее, что нас интересует возраст от 18 до 30 лет и из многообразия всех учащихся только студенты, поэтому в таблицах мы будем приводить исключительно данные по этим возрастам и категориям.

Таблица 1. Распределение по возрастам мужского населения (1882 год) .

Возраст	Муж.	Итого
15–20	7,00%	12,00%
20–25	8,00%	12,00%
25–30	7,00%	11,00%
Всего	57,00%	100,00%

Из таблицы видно, что из всего населения Москвы 1882 года нас будут интересовать 22% мужчин. Соотнесем их с количеством студентов.

Таблица 2. Распределение по степени образования мужского населения (1882 год)

	Окон.	Неок.	Итого
Университеты	2785	703	3488

Итак, всего в 1882 году в Москве проживали 432 447 человек мужского пола , из них 22% составляли мужчины в возрасте от 18 до 30 лет, т.е. 95 138 человек. Из них 3488 человек значились учащимися в университете. Значит, 0,8% мужчин Москвы были в 1882 году студентами.

Посмотрим теперь на изменения, произошедшие к 1902 году.

Таблица 3. Распределение по возрастам мужского населения (1902 год)

Возраст (лет от роду)		Родившиеся
	В Москве	Вне Москвы	Итого
18	3148	15 374	18 522
19	2722	14 637	17 359
20	2524	16 025	18 549
21	2288	15 829	18 117
22	2180	17 723	19 903
23	2045	16 506	18 551
24	1937	15 037	16 974
25	2038	16 730	18 768
26	1992	14 754	16 746
27	2022	16 275	18 297
28	2079	16 332	18 411
29	1765	12 346	14 111
30	2080	16 725	18 805

Согласно этим данным, из всего населения Москвы 1882 года нас будут интересовать 38% мужчин. Соотнесем их с количеством студентов.

Таблица 4. Распределение по степени образования мужского населения (1902 год)

Возраст (лет от роду)	Общее число [учащихся в высших учебных заведениях]	Университеты
18	1742	173
19	1488	474
20	1430	800
21	1389	962
22	1146	902
23	969	776
24	719	602
25	536	418
26	324	250
27	197	145
28	101	59
29	58	35
30 и более	158	76
Итого	43981	5690

В 1882 году в Москве проживали 613 303 человек мужского пола , из них 38% составляли мужчины в возрасте от 18 до 30 лет, т.е. 233 113 человек. Из них 5690 человек значатся учащимися в университете, значит, в 1902 году 0,92% мужчин Москвы были студентами.

Таким образом, за 20 лет с 1882 по 1902 год число учащихся в университетах увеличилось: с 3488 до 5690 человек и выросло всего с 0,8% до 0,92%.

«Каков же облик русского студента? Несомненно, что русское студенчество представляло собой группу молодежи, проникнутую в громадном большинстве стремлением к выработке принципов для будущей деятельности - группу, которая имела свои общие черты и проникнута была особым настроением» , - писал Г.Б. Слиозберг.

Попытаемся на основе изученной историографии, воспоминаний студентов и профессоров, а также сведений официальных отчетов определить эти общие черты и выделить отличительные особенности российского студенчества.

В вопросах определения студенчества споров не меньше, чем в случае с интеллигенцией. Так, по мысли С. Кассова, студенчество отличало «ясное чувство корпоративной идентичности» , а также «чувство студенческой семьи» . По мнению А.М. Анненкова, «как отличительную черту в студенческой среде первой трети XIX в. можно выделить свободу мнения и слова» , а Г.Б. Слиозберга - «наличность среди студентов разнородных, чуждых по воспитанию и привычкам элементам» . В.Р. Лейкина-Свирская настаивает на том, что «русское студенчество имело демократический характер» . «Характерные для студенчества той поры [конец XIX - начало ХХ века] ожидания благотворных перемен в российском обществе» отмечает А.Е. Иванов. В.Э. Багдасарян уверен в том, что «уход студентов в революцию являлся проявлением кризиса юношеской социализации» . «Профессора так же, как и значительная часть так называемого образованного общества [фактически, интеллигенции], воспитывают в молодом поколении, говоря кратко, революционный дух» , - с возмущением констатирует профессор Н.П. Боголепов. «Рост студенческого движения породил в среде учащейся молодежи вузов мощный импульс к самопознанию» , - пишет Ю.Д. Марголис, «что касается общества, то в эту эпоху синий околыш студента был патентом на доверие» , - подчеркивает С. Сватиков.

Из этого многообразия ярких характеристик становится ясно главным образом только то, что основными чертами студенчества являлись его разноплановость и неоднородность. Каковы же неотъемлемые качества российского студента конца XIX - начала ХХ века?

Нами были сформулированы десять следующих отличительных черт: общность и солидарность; стремление к выработке идеалов и норм поведения; переходность и неоднородность; демократичность; поиски себя; корпоративность; собственные представления о будущем; состояние политических взглядов; приверженность определенным идеям и, наконец, взаимодействие с обществом.

Выделенные черты студенчества по-разному понимаются историографией и авторами источников: некоторые отмечаются только авторами определенной эпохи, другие принимаются большинством, многие оказываются спорными. Рассмотрим их последовательно.

Сначала обратимся к чертам студенчества, понимаемым схожим образом. Всеми авторами отмечается, во-первых, стремление студентов к общности и солидарности (сведения из «Доклада комиссии Московского университета 1901 года о причинах студенческих волнений» , работ С. Мельгунова , С. Сватикова , С. Кассова , П.В. Гришунина , А.М. Феофанова и Е. Вишленковой, Р. Галиуллиной, К. Ильиной ). Во-вторых, отмечается их стремление к выработке идеалов и норм поведения, провозглашавших идеалами свободу, нравственность, идейную жизнь (информация, приводимая С. Мельгуновым , «Отчетом судебной комиссии за 1893/1894 г.» , С. Сватиковым , А.Е. Ивановым , Г.И. Щетининой , С. Кассовым и А.М. Анненковым ). В-третьих, переходность и неоднородность студенчества, вышедшего из разных социальных слоев и в университете преобразовавшегося в нечто, с одной стороны, совершенно новое, а с другой стороны, сохранившее следы изначальной сословной и классовой принадлежности (данные от Г.Б. Слиозберга , В.Р. Лейкиной-Свирской , А.Е. Иванова , Н.Г. Георгиевой , С. Кассова , В.Н. Симонова и А.М. Феофанова ). В-четвертых, это демократичность студенчества в различных сферах жизни (представления С. Сватикова , В.Р. Лейкиной-Свирской , А.Е. Иванова и Н.Г. Георгиевой ). И, в-пятых, поиски студентами себя (убеждения С. Мельгунова , Б. Фроммета , С. Кассова , Ю.Д. Марголиса и Н.Г. Завадского ).

Спорными в интерпретации исследователей оказываются другие пять черт. Это, во-первых, корпоративность студентов, которую большинство называют одним из основных признаков студенчества (Р. Выдрин , А.Е. Иванов , С. Кассов , О.А. Вахтерова , П.В. Гришунин , И.В. Зимин и Е. Вишленкова, Р. Галиуллина, К. Ильина ), а другие, напротив, пишут об уничтожении корпоративности уставом 1884 года (сведения из «Доклада комиссии Московского университета 1901 года о причинах студенческих волнений» и С.И. Мицкевича ). Во-вторых, их представления о будущем: неопределенные (в интерпретации Г.Б. Слиозберга и С. Кассова ) и уверенность в переменах (А.Е. Иванов ). В-третьих, состояние политических взглядов оценивается исследователями по-разному. Они практически поровну разделились в своих мнениях: одни говорят о неопределенности и неоднородности студенческих представлений (Р. Выдрин , А. Салтыков , В.Б. Ельяшевич , М.В. Сабашников , С. Кассов , В.Н. Симонов и А.М. Анненков ), другие пишут о политической дифференциации и активности (Г.Б. Слиозберг , В. Линд , Г.А. Веселая , А.Е. Иванов , С.И. Радциг , Н.Г. Завадский , В.Э. Багдасарян ). В-четвертых, приверженность российского студенчества определенным идеям: мы узнаем либо о склонности учащихся к либеральным идеям (А. Салтыков и Ю.К. Рачковская ), либо об их революционном мировоззрении (Н.И. Худяков , Г.И. Щетинина , С.Д. Спешков и Н.Г. Завадский ). И, наконец, в-пятых, взаимодействие студентов и общества также расценивается неоднозначно: если большинство склоняется к их взаимному доверию (Комиссия Московского университета 1901 года о причинах студенческих беспорядков , С.Д. Спешков , Б. Фроммет , В. Курбский , С. Сватиков , Г.Б. Слиозберг и А.С. Изгоев ), то остальные пишут о студенчестве вне общества (С. Мельгунов ) или о недоверии общества к студентам (в представлениях Судебной комиссии [студенческой] ).

Таким предстает в источниках и работах исследователей образ российского студенчества конца XIX - начала ХХ века.

3. Соотнесение понятий студенчества, интеллигенции и разночинцев

Выше говорилось об интеллигенции, ее определениях и характерных особенностях, а также об определении российского студенчества и присущих ему чертах. Теперь рассмотрим, как сочетаются эти понятия с точки зрения исследователей разных эпох.

Вне зависимости от времени создания своих трудов, различные авторы единодушны в своих оценках. О студенчестве как о «молодом поколении интеллигенции» пишут С. Сватиков , Г.Б. Слиозберг , А. Салтыков , Н.Г. Георгиева , Г.И. Щетинина , Н.Г. Завадский и Б.И. Колоницкий .

Некоторыми исследователями отдельно подчеркивается, что студенчество было «квинтэссенцией русской интеллигенции» . Такие утверждения мы находим, в частности, в работах Р. Выдрина , А.Е. Иванова и К.Б. Соколова .

Таким образом, мы показали, как историографией оцениваются разночинцы, интеллигенция и студенчество, какие характерные черты выделяются в каждом случае и как эти понятия сочетаются друг с другом. Для понимания взаимосвязи между тремя этими понятиями и для понимания сути студенчества мы выразили это соотношение схемой.

Схема 1

Кратко поясним устройство схемы. Сначала объясним включение интеллигенции в состав образованного населения только в качестве части. Это объясняется нашим согласием с идеями С.Г. Стафеева, так определяющего интеллигенцию в российских реалиях. Он убежден в том, что «в отличие от западных интеллектуалов, для которых главным критерием их отнесения к этому слою было профессиональное занятие умственным трудом, в России интеллигенцией стали называть людей, отличающихся, прежде всего, двумя характерными признаками: стремлением самоотверженно служить народу, выражать и защищать его интересы и непримиримой оппозиционностью по отношению к политической власти» . Таким образом, в российских реалиях наряду с уровнем образования одним из главных критериев интеллигенции становится ее оппозиционность. Далее, по словам Э.К. Виртшафтер, разночинцы полностью включаются в состав интеллигенции, т.к. являли собой ее наиболее радикально настроенную часть. Что касается студенчества, нам показалось важным подчеркнуть его неоднородность не только в социальном плане, но и с точки зрения убеждений. Ведь еще дореволюционный исследователь С. Сватиков подчеркивал, что «гегемония интеллигентного разночинца была настолько сильна в студенчестве, что облик его заслонил собой иные типы молодежи» . Поэтому на схеме студенчество представлено, с одной стороны, в качестве части интеллигенции и, соответственно, части разночинцев, а с другой стороны, и как часть образованного населения, т.е. лояльных к правительству обладателей высшего образования.

4. Истоки студенчества (XVIII - начало XIX века)

Выбранными хронологическими рамками данной работы является середина XIX - начало ХХ века (1860–1904 годы), поэтому о времени, предшествующем этому промежутку, можно говорить как об истоках студенчества. На основе историографии покажем, как понималось студенчество в эпоху его зарождения, и посмотрим на эволюцию внутри этого процесса, чтобы позже, при анализе студентов избранного нами периода, можно было проследить причины и эволюцию определенных представлений студенчества и его восприятия обществом, властью и самими учащимися Московского университета.

Вначале проследим за количественными изменениями в численности студентов.

Таблица 5. Изменения численности студентов России (1808–1894 годы)

Год	Количество студентов, чел.
1808	150
1830	1996
1850	3368
1860	5453
1865	5453
1872	7251
1894	8193

Таблица 6. Изменения численности студентов Московского и Петербургского университетов (1850–1894 годы)

Год/Университет	1850	1880	1885	1890	1894
Московский	821	1881	3179	3492	3761
Петербургский	387	1675	2340	1815	2676

Каковы же изменения в численности студентов в России? С 1808 по 1894 год число студентов возросло с 150 до 8193 человек, т.е. в 55 раз. В Московском университете также увеличилась численность студентов: с 1850 по 1894 год студентов стало больше в 4,5 раза (от 821 к 3761 чел.).

Разобьем время истоков на два периода - XVIII век и начало XIX века - и рассмотрим их последовательно.

XVIII век представлен в историографии следующим образом. Один из дореволюционных исследователей студенческого движения подчеркивает в этом времени тот факт, что «доступное только одному дворянству университетское образование не открывало перед студенчеством особенно заманчивых перспектив, т.к. условия крепостного режима тормозили любое культурное начинание» .

Подробно о времени зарождения российских университетов повествуют современные авторы. В книге «Высшее образование в России. Очерк истории до 1917 года» сообщается, что «все типы и виды высших учебных заведений были созданы по инициативе государства и на средства государства» , а потому «государство тормозило любые проявления общественных целей, если они не преследовали прагматических задач» . В.А. Змеев отмечает, что «вузы стали реально влиять на изменения социально-классового состава населения Петербурга и Москвы, способствовать решению актуальных городских проблем» , а «студенты Московского университета относились к элите столичной молодежи, были законодателями в поведении, проведении свободного времени и установлении моды на одежду» .

Применительно к началу XIX века сборник «Высшее образование в России…» характеризует изменения в правительственной политике в сфере образования следующим образом. «Автономия и авторитарность сменялись; признание за высшим образованием самоценности давалось с трудностями как в сфере правительственного, так и в медленно эволюционирующем социуме» .

А.М. Анненков подробно останавливается на характеристике студенчества данного периода. Он пишет, что «уже в начале XIX в. молодые люди, поступавшие в университет, видели в нем главное средство для реализации своих способностей и желаний» , отмечая, что «большинство студентов учились охотно и серьезно» , «однако при всей “жажде знаний” общеобразовательный уровень студентов оставался невысоким из-за достаточно низкой квалификации преподавательского состава и несовершенных форм обучения» . Говоря о быте воспитанников Московского университета, он сообщает, что студенты читали охотно и помногу, а «особой популярностью пользовались книги и журналы, запрещенные официальной цензурой» , театр также был видом досуга. «Как отличительную черту в студенческой среде первой трети XIX в. можно выделить свободу мнения и слова» , - заключает исследователь. Тему студенческого быта продолжает Н.В. Макарова, подчеркивая, что «студенты Московского университета отличались частым посещением трактиров, которых Москва имела достаточно» . Помимо театра, по ее мнению, «характерной чертой студенческого быта первой половины XIX века были студенческие “сборища”. Молодые люди собирались неофициально, обсуждали университетскую жизнь, профессоров, разные вопросы российской жизни. На этих “сборищах” случались иногда и попойки» . В целом, «студенты первых университетов не отличались благонравием» , - заключает исследовательница. Завершают характеристику студенчества начала XIX века Е. Вишленкова, Р. Галиуллина и К. Ильина. Они подчеркивают тот факт, что «в 1830-х годах российский студент обрел четкие идентификационные признаки» , стал образованнее и старше.

Примечания

1. Фроммет Б. Очерк по истории студенчества в России. СПб., 1912. С. 27.

2. Сватиков С. Студенчество прежде и теперь // Путь студенчества. Сб. статей. Частный сбор поступлений в фонд московского студенческого дома. М., 1916. С. 1–19 (далее: Сватиков С. Студенчество прежде и теперь…).

3. Виртшафтер Э.К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи. Пер. с англ. Т.П. Вечериной. Под ред. А.Б. Каменского. М.: Логос, 2002 (далее: Виртшафтер Э.К. ).

4. Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века. Москва. 1971. С. 25 (далее: Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века…).

5. Стафеев С.Г. Российская интеллигенция и ее роль в общественном движении (вторая половина XIX века) // Человек, культура, общество: межвуз. сб. науч. тр. / Редкол.: Н.В. Дулина (отв. ред.) и др. / ВолгГТУ. Волгоград, 2005. Вып. 2. С. 67–76. (далее: Стафеев С.Г. Российская интеллигенция и ее роль в общественном движении (вторая половина XIX века)…).

6. Бочаров В.В. Интеллигенция и насилие: социально-антропологический аспект // Антропология насилия. РАН. Институт этнологии и антропологии им. Миклухо-Маклая. Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера). Санкт-Петербургский государственный университет. Отв. Ред. В.В. Бочаров, В.А. Тишков. СПб.: Наука, 2001. С. 39–85 (далее: Бочаров В.В. Интеллигенция и насилие: социально-антропологический аспект…).

7. Щербакова Е.И. Разночинная интеллигенция 60-х годов XIX века как потенциальный противник органов политического сыска // Исторические чтения на Лубянке. Российские спецслужбы на переломе эпох: конец XIX века - 1922 год. М., Великий Новгород, 1999. С. 48–55 (далее: Щербакова Е.И. Разночинная интеллигенция 60-х годов XIX века как потенциальный противник органов политического сыска…).

8. Сухотина Л.Г. Российская интеллигенция и общественная мысль. Изд-во Томского университета, 2008 (далее: Сухотина Л.Г. ).

9. Там же. С. 14.

10. Соколов К.Б. Российская интеллигенция XVIII - начала XX в.: картина мира и повседневность. СПб., 2007 (далее: Соколов К.Б. ).

11. Бочаров В.В. Интеллигенция и насилие: социально-антропологический аспект…

12. Колоницкий Б.И. Интеллигенция в конце XIX - начале XX века: самосознание современников и исследовательские подходы // Из истории русской интеллигенции. Сборник материалов и статей к 100-летию со дня рождения В.Р. Лейкиной-Свирской. СПб., 2003. С. 181–201 (далее: Колоницкий Б.И. Интеллигенция в конце XIX - начале XX века: самосознание современников и исследовательские подходы…).

13. Живов В. Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции. // Новое литературное обозрение. 1999. № 37 (далее: Живов В. Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции…).

14. Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века…

15. История Московского университета. Том I. Отв. ред. М.Н. Тихомиров. М., 1955.

16. Маслин А.Н. Материализм и революционно-демократическая идеология в России в 60-х годах XIX века. М., 1960.

17. Струве П.Б. Интеллигенция и революция (1909 г.) // Русские источники современной социальной философии. Интеллигенция. Власть. Народ. М., 1993. С. 190–204 (далее: Струве П.Б. Интеллигенция и революция…).

18. Ильин И.А. О русской интеллигенции (1927 г.) // Русские источники современной социальной философии. Интеллигенция. Власть. Народ. М., 1993. С. 275–281 (далее: Ильин И.А. О русской интеллигенции…).

19. Новгородцев П.И. О путях и задачах русской интеллигенции (1918 г.) // Русские источники современной социальной философии. Интеллигенция. Власть. Народ. М., 1993. С. 225–241 (далее: Новгородцев П.И. О путях и задачах русской интеллигенции…).

20. Щербакова Е.И. Этика революционного действия (60-е годы XIX в). Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1996 (далее: Щербакова Е.И. Этика революционного действия (60-е годы XIX в.)…).

21. Виртшафтер Э.К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи…

22. Усманов С.М. Безысходные мечтания. Русская интеллигенция между Востоком и Западом во второй половине XIX - начале XX века. Иваново, 1998 (далее: Усманов С.М. Безысходные мечтания. Русская интеллигенция между Востоком и Западом во второй половине XIX - начале XX века…).

23. Сухотина Л.Г. Российская интеллигенция и общественная мысль…

24. Соколов К.Б. Российская интеллигенция XVIII - начала XX в.: картина мира и повседневность…

25. Живов В. Маргинальная культура в России и рождение интеллигенции… С. 39.

26. Струве П.Б.

27. Щербакова Е.И.

28. Новгородцев П.И. О путях и задачах русской интеллигенции… С. 237.

29. Струве П.Б. Интеллигенция и революция… С. 192.

30. Ильин И.А. О русской интеллигенции… С. 277.

31. Виртшафтер Э.К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи…

32. Сухотина Л.Г. Российская интеллигенция и общественная мысль… С. 14.

33. Щербакова Е.И. Этика революционного действия (60-е годы XIX в)… С. 53.

34. Усманов С.М. Безысходные мечтания. Русская интеллигенция между Востоком и Западом во второй половине XIX - начале XX века… С. 5.

35. Ильин И.А. О русской интеллигенции…

36. Сухотина Л.Г. Российская интеллигенция и общественная мысль…

37. Щербакова Е.И. Этика революционного действия (60-е годы XIX в)… С. 53.

38. Шварц Е.Л. Обыкновенное чудо: пьесы, сказки. М.: Эксмо. 2011. С. 559–560.

39. Соколов К.Б. Российская интеллигенция XVIII - начала XX в.: картина мира и повседневность… С. 38.

40. Там же. С. 39.

41. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1956. Т. IV. Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Второе издание, исправленное и значительно умноженное по рукописи автора. Том четвертый. СПб., М., 1882. С. 347.

42. Феофанов А.М. Студенчество Московского университета второй половины XVIII - первой четверти XIX в. Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 2006 (далее: Феофанов А.М. Студенчество Московского университета второй половины XVIII - первой четверти XIX в…).

43. Фроммет Б. Очерк по истории студенчества в России… С. 1.

44. Слиозберг Г.Б. Дореволюционное русское студенчество // Памяти русского студенчества. Париж, 1934. С. 82–95 (далее: Слиозберг Г.Б. Дореволюционное русское студенчество…).

45. Пономарева В.В., Хорошилова Л.Б. Университетский Благородный пансион. 1779–1830 гг. М.: Новый хронограф, 2006. С. 63.

46. Перепись Москвы 1882 года. Вып. II. Население и Занятия. М.: Городская Типография, 1885 (далее: Перепись Москвы 1882 года. Вып. II. Население и Занятия…).

47. Там же. С. 77.

48. Там же. С. 77.

49. Перепись Москвы 1902 года. Ч. I. Население. Вып. 1. Население по полу, возрасту, месторождению, продолжительности пребывания в Москве, семейному положению, сословиям, грамотности и степени образования. Издание Статистического отдела Московской городской управы. М., 1904 (далее: Перепись Москвы 1902 года. Ч. I. Население. Вып. 1. Население по полу, возрасту, месторождению, продолжительности пребывания в Москве, семейному положению, сословиям, грамотности и степени образования…).

50. Там же. С. 38.

51. Там же. С. 106.

52. Слиозберг Г.Б. Дореволюционное русское студенчество… С. 82.

53. Kassow S.D. Students, Professors and State in the Tsarist Russia. L.: University of California Press, 1989. P. 54 (далее: Kassow S.D. Students, Professors and State in the Tsarist Russia…).

54. Там же. С. 48–49.

55. Анненков А.М. Российское студенчество первой трети XIX века в воспоминаниях современников // Культура исторической памяти. Материалы научной конференции (19–22 сентября 2011 года). Петрозаводск, 2002. С. 106–113. С. 112 (далее: Анненков А.М. Российское студенчество первой трети XIX века в воспоминаниях современников…).

56. Слиозберг Г.Б.

57. Лейкина-Свирская В.Р.

58. Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX - начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации. М., 2004. С. 288 (далее: Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX - начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации…).

59. Багдасарян В.Э. Мотивы девиантного поведения студенчества в конце XIX - начале ХХ в. // Российское студенчество: условия жизни и быта (XVIII–XXI века). Всероссийская научная конференция. Сборники научных статей. М., 2004. С. 83 (далее: Багдасарян В.Э. Мотивы девиантного поведения студенчества в конце XIX - начале ХХ в. // Российское студенчество: условия жизни и быта (XVIII–XXI века)…).

60. Из записок профессора Н.П. Боголепова. Страница из жизни Московского университета. М., 1911. С. 55 (далее: Из записок профессора Н.П. Боголепова. Страница из жизни Московского университета…).

61. Марголис Ю.Д. Студенческие переписи в России 1872–1912 гг. // Средневековая и новая Россия. Сборник научных статей. К 60-летию проф. И.Я. Фроянова. СПб., 1996. С. 658 (далее: Марголис Ю.Д . Студенческие переписи в России 1872–1912 гг…).

62. Сватиков С.

63. Материалы по университетскому вопросу. Вып. 2. Доклад комиссии Московского университета 1901 года о причинах студенческих волнений. Stuttgart, 1904. С. 59 (далее: Материалы по университетскому вопросу. Вып. 2. Доклад комиссии Московского университета 1901 года о причинах студенческих волнений…).

64. Мельгунов С. Студенческие организации 80–90 гг. в Московском университете (по архивным данным). М., 1908. С. 3 (далее: Мельгунов С. Студенческие организации 80–90 гг. в Московском университете (по архивным данным)…).

65. Сватиков С.

66. Kassow S.D. Students, Professors and State in the Tsarist Russia… P. 22.

67. Гришунин П.В. Студенчество столичных университетов: структуры повседневной жизни. 1820–1880-е гг. Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. СПб., 2005. С. 18 (далее: Гришунин П.В. Студенчество столичных университетов: структуры повседневной жизни. 1820–1880-е гг…).

68. Феофанов А.М. Студенчество Московского университета второй половины XVIII - первой четверти XIX в… С. 25–26.

69. Русские профессора. Университетская корпоративность или профессиональная солидарность. М.: НЛО, 2012. С. 59 (далее: Вишленкова Е., Галиуллина Р., Ильина К. Русские профессора. Университетская корпоративность или профессиональная солидарность…).

70. Мельгунов С. Из истории студенческих обществ в русских университетах. М., 1904. С. 1 (далее: Мельгунов С. Из истории студенческих обществ в русских университетах…).

71. Отчет судебной комиссии за 1893/1894 г. // Из записок профессора Н.П. Боголепова. Страница из жизни Московского университета. М., 1911. С. 109.

72. Сватиков С. Студенчество прежде и теперь… С. 10.

73. Иванов А.Е. Студенты университетов России накануне первой российской революции. Социально-политический облик // Революционное движение демократической интеллигенции России в период империализма. Сборник научных трудов. М., 1984. С. 123 (далее: Иванов А.Е. Студенты университетов России накануне первой российской революции. Социально-политический облик…).

74. Щетинина Г.И. Студенчество и революционное движение России. Последняя четверть XIX в. Автореферат на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 1988. С. 42 (далее: Щетинина Г.И. Студенчество и революционное движение России. Последняя четверть XIX в…).

75. Kassow S.D. Students, Professors and State in the Tsarist Russia… P. 52.

76. Анненков А.М.

77. Слиозберг Г.Б. Дореволюционное русское студенчество… С. 94.

78. Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века… С. 27.

79. Иванов А.Е. Университетская политика самодержавия накануне первой русской революции 1899–1904 гг. Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1975. С. 14 (далее: Иванов А.Е. Университетская политика самодержавия накануне первой русской революции 1899–1904 гг…).

80. Георгиева Н.Г. В.И. Ленин о месте студенчества в буржуазно-демократической революции // Интеллигенция и революция. ХХ век. Отв. ред. д.и.н. К.В. Гусев. М., 1985. С. 90 (далее: Георгиева Н.Г. В.И. Ленин о месте студенчества в буржуазно-демократической революции…).

81. Kassow S.D. Students, Professors and State in the Tsarist Russia. P. 401.

82. Симонов В.Н. Воспитанники Московского университета - активные участники политического движения в к. XIX - н. ХХ в. Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1995. С. 13 (далее: Симонов В.Н. Воспитанники Московского университета - активные участники политического движения в к. XIX - н. ХХ в…).

83. Феофанов А.М. Студенчество Московского университета второй половины XVIII - первой четверти XIX в… С. 25.

84. Сватиков С. Студенчество прежде и теперь… С. 15.

85. Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века… С. 27.

86. Иванов А.Е. Университетская политика самодержавия накануне первой русской революции 1899–1904 гг… С. 13; Иванов А.Е. Студенты университетов России накануне первой российской революции. Социально-политический облик… С. 113.

87. Георгиева Н.Г. В.И. Ленин о месте студенчества в буржуазно-демократической революции… С. 91.

88. Мельгунов С. Студенческие организации 80–90 гг. в Московском университете (по архивным данным)… С. 103.

89. Фроммет Б. Очерк по истории студенчества в России… С. 58.

90. Kassow S.D. Students, Professors and State in the Tsarist Russia… P. 399.

91. Марголис Ю.Д. Студенческие переписи в России 1872–1912 гг… С. 658.

92. Завадский Н.Г. Студенчество и политические партии в 1901–1914 гг. СПб., 1998. С. 31 (далее: Завадский Н.Г. Студенчество и политические партии в 1901–1914 гг…).

93. Выдрин Р. Основные моменты студенческого движения в России. М., 1908. С. 28 (далее: Выдрин Р. Основные моменты студенческого движения в России…).

94. Иванов А.Е. Студенты университетов России накануне первой российской революции. Социально-политический облик… С. 123; Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX - начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации… С. 389.

95. Kassow S.D. Students, Professors and State in the Tsarist Russia… P. 54.

96. Вахтерова О.А. Студенты и власть в России во второй половине XIX - начале XX века // Власть и общество. Межвузовский сборник научных трудов. СПб., 2000. С. 60.

97. Гришунин П.В. Студенчество столичных университетов: структуры повседневной жизни. 1820–1880-е гг… С. 17.

98. Зимин И.В. Студенческая форма и нагрудные знаки в России XIX - начала ХХ века // Факты и версии. Историко-культурный альманах. Кн. IV. Методология. Символика. Семантика. СПб., 2005. С. 112 (далее: Зимин И.В. Студенческая форма и нагрудные знаки в России XIX - начала ХХ века…).

99. Материалы по университетскому вопросу. Вып. 2. Доклад комиссии Московского университета 1901 года о причинах студенческих волнений… С. 13.

100. Мицкевич С.И. Записки врача-общественника. 1888–1918 гг. М.-Л., 1941. С. 7.

101. Слиозберг Г.Б. Дореволюционное русское студенчество… С. 83.

102. Kassow S.D. Students, Professors and State in the Tsarist Russia… P. 403.

103. Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX - начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации… С. 288.

104. Выдрин Р. Основные моменты студенческого движения в России… С. 14.

105. Салтыков А. Московский университет в 1890–1895 годах // Памяти русского студенчества. Париж, 1934. С. 96 (далее: Салтыков А. Московский университет в 1890–1895 годах…).

106. Ельяшевич В.Б. Из воспоминаний старого московского студента (1892–1896 гг.) // Памяти русского студенчества. Париж, 1934. С. 107 (далее: Ельяшевич В.Б. Из воспоминаний старого московского студента (1892–1896 гг.)…).

107. Сабашников М.В. Воспоминания // Московский университет в воспоминаниях современников (1755–1917). М., 1989. С. 580 (далее: Сабашников М.В. Воспоминания…).

108. Kassow S.D. Students, Professors and State in the Tsarist Russia… P. 196.

109. Симонов В.Н. Воспитанники Московского университета - активные участники политического движения в к. XIX - н. ХХ в… С. 22.

110. Анненков А.М. Российское студенчество первой трети XIX века в воспоминаниях современников… С. 112.

111. Слиозберг Г.Б. Дореволюционное русское студенчество… С. 84.

112. Линд В. Воспоминания о моей жизни. Московский университет… С. 250.

113. Веселая Г.А. Массовые общественные выступления московского студенчества в конце XIX - начале ХХ в. (1896–1904 гг.). Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1974. С. 11.

114. Иванов А.Е. Студенты университетов России накануне первой российской революции. Социально-политический облик… С. 121.

115. Радциг С.И. Страницы из воспоминаний… С. 597.

116. Завадский Н.Г. Студенчество и политические партии в 1901–1914 гг… С. 37.

117. Багдасарян В.Э. Мотивы девиантного поведения студенчества в конце XIX - начале ХХ в… С. 83.

118. Салтыков А.

119. Рачковская Ю.К. Студенчество Петербурга и Москвы в освещении авторов либерального направления (конец XIX - начало XX в.). Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. СПб., 1999. С. 17.

120. Худяков Н.И. Записки каракозовца. Московский университет (1859–1860)… С. 438.

121. Щетинина Г.И. Студенчество и революционное движение России. Последняя четверть XIX в… С. 35.

122. Спешков С.Д. Записка, составленная по поручению Министра народного просвещения членом Совета тайным советником Спешковым о различных организациях среди учащихся и учащихся в различных учебных заведениях… С. 19.

123. Завадский Н.Г. Студенчество и политические партии в 1901–1914 гг… С. 37

124. Материалы по университетскому вопросу. Вып. 2. Доклад комиссии Московского университета 1901 года о причинах студенческих волнений… С. 23

125. Спешков С.Д. Записка, составленная по поручению Министра народного просвещения членом Совета тайным советником Спешковым о различных организациях среди учащихся и учащихся в различных учебных заведениях… С. 17.

126. Фроммет Б. Очерк по истории студенчества в России… С. 29.

127. Курбский В. Очерки студенческой жизни (из дневника бывшего студента)… С. 53.

128. Сватиков С. Студенчество прежде и теперь… С. 15.

129. Слиозберг Г.Б. Дореволюционное русское студенчество… С. 94.

130. С. 205 [По: Изгоев А.С. Об интеллигентной молодежи (Заметки о ее быте и настроениях) // Вехи. Из глубины. М., 1991, С. 112].

131. Мельгунов С. Студенческие организации 80–90 гг. в Московском университете (по архивным данным)… С. 88.

132. Отчет судебной комиссии за 1893/1894 г… С. 131.

133. Завадский Н.Г. Студенчество и политические партии в 1901–1914 гг… С. 161.

134. Сватиков С. Студенчество прежде и теперь… С. 15.

135. Слиозберг Г.Б. Дореволюционное русское студенчество… С. 94.

136. Салтыков А. Московский университет в 1890–1895 годах… С. 96.

137. Георгиева Н.Г. В.И. Ленин о месте студенчества в буржуазно-демократической революции… С. 90.

138. Щетинина Г.И. Студенчество и революционное движение России. Последняя четверть XIX в… С. 41.

139. Завадский Н.Г. Студенчество и политические партии в 1901–1914 гг… С. 9.

140. Колоницкий Б.И. Интеллигенция в конце XIX - начале XX века: самосознание современников и исследовательские подходы… С. 188.

141. Соколов К.Б. Российская интеллигенция XVIII - начала XX в.: картина мира и повседневность… [По: Изгоев А.С. Об интеллигентной молодежи (Заметки о ее быте и настроениях) // Вехи. Из глубины. М., 1991.].

142. Выдрин Р. Основные моменты студенческого движения в России… С. 42.

143. Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX - начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации… С. 286.

144. Соколов К.Б. Российская интеллигенция XVIII - начала XX в.: картина мира и повседневность…

145. Стафеев С.Г. Российская интеллигенция и ее роль в общественном движении (вторая половина XIX века)… С. 67 [По: История России в вопросах и ответах. Ростов-на-Дону, 1999. С. 303].

146. Сватиков С. Студенчество прежде и теперь… С. 15.

147. Чиненный А., Стоян Т. Студенчество российских университетов (XIX в.) // Высшее образование в России. Научно-педагогический журнал Министерства общего и профессионального образования РФ. 1999. № 5. С. 141 [По: Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь Т. XXXIV. СПб., 1899. С. 754] (далее: Чиненный А., Стоян Т. Студенчество российских университетов (XIX в.)…).

148. Там же. С. 142 [С. 142 - По: Высшее образование в России. Очерк по истории до 1917 г. НИИ ВО. М., 1995. С. 117].

149. Выдрин Р. Основные моменты студенческого движения в России… С. 11.

150. Высшее образование в России. Очерк истории до 1917 года. Под ред. проф. В.Г. Кинелева. М., 1995. С. 260 (далее: Высшее образование в России. Очерк истории до 1917 года. Под ред. проф. В.Г. Кинелева…).

151. Там же. С. 260.

152. Змеев В.А. Российское студенчество XVIII века // Российское студенчество на рубеже веков. Материалы Всероссийского студенческого форума. Под ред. Ю.В. Коврижиных, Г.В. Куприяновой. Научный редактор Т.Э. Петрова. М., 2001. С. 5.

153. Там же. С. 16.

154. Высшее образование в России. Очерк истории до 1917 года. Под ред. проф. В.Г. Кинелева… С. 261.

155. Анненков А.М. Российское студенчество первой трети XIX века в воспоминаниях современников… С. 107.

156. Там же. С. 108.

157. Там же. С. 109.

158. Там же. С. 111.

159. Там же. С. 112.

160. Макарова Н.В. Студенчество в XIX веке: быт и нравы // Российское студенчество: условия жизни и быта (XVIII–XXI века). Всероссийская научная конференция. Сборники научных статей. М., 2004. С. 61 (далее: Макарова Н.В. Студенчество в XIX веке: быт и нравы…).

А.М. Феофанов

УНИВЕРСИТЕТ И ОБЩЕСТВО: СТУДЕНТЫ МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА XVIII - НАЧАЛА XIX ВЕКА (СОЦИАЛЬНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ И БЫТ)

UNIVERSITY AND SOCIETY: STUDENTS OF MOSCOW UNIVERSITY IN XVIII -ARLY XIX CENTURY (BACKGROUND AND MODE OF LIFE)

Ключевые слова: история России конца XVIII - начала XIX века, Московский университет, социальный состав населения, студенчество, социальный состав населения Российской Империи.

Key words: history of Russia of late XVIII - early XIX century, Moscow University, social membership of population, students, social membership of population of the Russian Empire.

Аннотация

В статье говориться о существовании Московского императорского университета в первые десятилетия его существования, конец XVIII - начало XIX века. Затрагивается такой малоизученный вопрос как жизнь студенчества, его социальный состав, быт, культурная жизнь, участие в общественной жизни. Сравниваются условия жизни и обучения в Московском университете с условиями существовавшими в западных, прежде всего немецких университетах.

The article tells about Moscow Imperial University in the first decades of its existence (late XVIII - early XIX century). There is touched upon such an insufficiently known problem as students’ life, its social membership, mode of life, cultural life, participation in public life. The conditions of life and education in Moscow University are compared to those of European ones, first of all of German universities.

Становление и развитие Московского университета происходило при непосредственном участии государства, которому требовались подготовленные кадры. Выпускники университета пополняли ряды чиновников, военных, становились литераторами, учеными и придворными, т.е. составляли элиту общества. Но университетское образование далеко не сразу приобрело ценность в глазах общества. А именно отношение общества к получению образования и определяло численность учащихся. Конечно, и взгляд общества на университет менялся в зависимости от политики, проводимой государством, и не только в области образования, но и социальной политики. Сам университет как научный и общественный центр оказывал культурное влияние на общество.

Численность и социальный состав. Социальный состав отражает меру связи с университетом различных слоев общества. До сих пор в историографии не получил должного освещения вопрос о численности и социальном составе студентов Московского университета рассматриваемого периода. Все ограничивалось общими фразами о «разночинском характере» Московского университета второй половины XVIII - первой четверти XIX в., с тем, чтобы подчеркнуть его «демократическое» направление.

Выделяются несколько эпох в динамике численности студентов Московского университета. Всплески поступлений связаны с повышением внимания общества к

университету. За всплеском (иногда) следовали падения. Резкий рост числа студентов связан с муравьевским обновлением университета, когда произошло утроение количества студентов.

В начальный период, длившийся до конца 1770-х гг., максимальное число принятых в студенты не превышало 25 человек, а среднее значение составило 15 поступающих за год.

С 1780 г. в динамике численности студентов Московского университета ощущаются результаты воздействия начавшегося в 1779 г. «новиковского десятилетия». В 1780-1784 гг. количество поступающих в студенты резко возросло и колебалось от 17 до 54 человек при среднем числе в 37 человек. Значительное число студентов в эти годы были приняты на содержание Дружеского ученого общества.

С 1785 г. в поступлении студентов вновь наступил спад. Московский университет как центр масонского кружка вызывал беспокойство и недоверие правительства Екатерины II, общественные начинания Новикова были подавлены, сам же университет еще не мог самостоятельно обеспечивать себе широкий приток студентов.

Новый период в динамике численности студентов открыл 1803 г., когда одним из результатов университетских реформ стало привлечение общественного внимания к Московскому университету. Количество поступающих с этого момента неуклонно растет: в 1803-1809 г. составляет от 28 до 61 чел., в 1810-1820 - от 70 до 117 чел. Все это свидетельствует о качественном изменении общественного статуса Московского университета после принятия Устава 1804 г. и новой роли студентов в обществе, когда обучение в университете стало рассматривать необходимым для дальнейшего вхождения в жизнь. С этим же изменением связан и четкий рубеж между 1809 и 1810 гг. под влиянием принятого 6 августа 1809 г. указа об экзаменах на чин. Этот указ устанавливал прямую связь между образованием и производством в чин, требуя от всех желающих получить чины 8 и 5 класса предъявить аттестат, полученный от университета и свидетельствующий о сдаче экзаменов. После принятия указа количество желающих стать студентами резко выросло.

Начав со скромной цифры в 30 студентов и около 15 поступающих в год, Московский университет к 1812 г. вышел на рубеж в 300 учащихся (студентов и слушателей), что вывело его в ряд крупнейших университетов Европы.

Московский университет был всесословным учебным заведением. Невысокая численность студентов Московского университета во второй половине XVIII в. объяснялась прежде всего недостаточным притоком сюда из ведущего российского служилого сословия - дворянства. В глазах российских дворян того времени обучение в университете само по себе не являлось ценностью, изучение университетских наук считалось роскошью, не нужной для дальнейшей службы, да и «самое слово студент звучало чем-то не дворянским». Дворяне охотно учились в гимназии, но вместо продолжения учебы в университете предпочитали поступать в кадетские корпуса или сразу на военную службу. Разночинцы же чаще поступали в духовные учебные заведения, ибо не имели средств для обучения в университете за свой счет.

В Европе точно также путь к высшим государственным должностям дворяне предпочитали пролагать через военную карьеру. Представители благородного сословия «питали непреодолимое отвращение к экзаменам и дипломам, поскольку в отличие от простолюдинов им не нужно было документально подтверждать то, что полагалось им по праву рождения». Можно вспомнить М.М. Сперанского, который резко высказывался об экзаменах на чин, предлагая принимать всякого дворянина в воинскую службу офицером, требуя от них единственно знания начал математики и русского языка.

С начала XIX в. формируется устойчивая тенденция, по которой дворяне составляли не менее половины от поступавших. Эти выводы позволяют значительно скорректировать утверждения о «разночинском» характере Московского университета.

Всего за период от основания Московского университета до начала Отечественной войны 1812 г. нами выявлено по различным данным (указанию сословия при зачислении в университетскую гимназию, титулу, биографическим данным) около 500 дворян и более 400 разночинцев, из общей численности около 1400 человек учившихся в Московском университете данного времени. Отсюда можно заключить, что число дворян составляло более трети от общего числа всех студентов второй половины XVIII - начала XIX в., но вряд ли более половины. Нужно также учесть, что многие выпускники Благородного пансиона, которые являлись дворянами и становились посетителями университетских лекций, оставаясь в ведении пансионского начальства, т.е. фактически студентами, не попадали в публикуемые списки студентов.

Рассмотрим теперь основные социальные группы студентов второй половины XVIII - начала XIX в. подробнее. Разночинцы. В эту группу входят дети солдат, мещан, купцов, мелких чиновников (канцеляристов, копиистов, приказнослужителей), реже дети секретарей (правлений, департаментов и духовных консисторий), врачей (штаб-лекарей, лекарей и подлекарей), аптекарей, учителей. Основную же часть разночинцев составляли дети духовенства, в основном сельских священников, реже дьяконов, а также пономарей, псаломщиков и других причетников.

Иногда выходцы из духовного сословия могли иметь тесную связь с другими социальными группами: это были дети священников, чьи предки были дворянами, но по каким-то причинам приняли сан. Например, отец Федора Петровича Лубяновского был из дворянского рода, происходящего от польского выходца, но сам служил священником. Из дворянского рода был и Антон Антонович Прокопович-Антонский, отец которого стал священником в Черниговской губернии.

Крестьяне же в Московском университете в этот период практически не учились (хотя такую возможность им давал «Проект об учреждении Московского университета» 1755 г.): известен лишь пример Гаврилы Журавлева, крепостного бывшего

университетского директора князя М.И. Аргамакова. Некоторые крепостные могли учиться в Московском университете по разрешению своих хозяев, но не получив вольной и, соответственно, не будучи студентами. Так обучался в университете крепостной Николай Смирнов, который был дворовым человеком князей Голицыных.

Дворяне. Среди студентов Московского университета второй половины XVIII в. представлен весь спектр российского дворянства - от столичного до провинциального, от титулованных особ до мелкопоместных семей. Первые титулованные дворяне появились среди студентов Московского университета уже в 1760 г. Это князья Леон Грузинский и Тимофей Гагарин. Мы встречаем также представителей таких фамилий, как Шихматовы, Салагины, Касаткины-Ростовские, Дивеевы. В это же время учился в Московском университете и известный мемуарист, поэт и драматург, князь И. М. Долгоруков.

Разумеется, среди дворян, учившихся в Московском университете, были представители не только аристократических родов, но и широкой массы служилого дворянства. В 1779 г. для привлечения к учебе дворян был открыт Благородный пансион, созданный по инициативе М.М. Хераскова. Вскоре пансион приобрел репутацию ведущего в Москве элитного учебного заведения. Ученики высших классов получали право на посещение университетских лекций. Таким образом, для учащихся Благородного пансиона производство в студенты на рубеже XVIII-XIX в. не противоречило тому, что они продолжали находиться в самом пансионе: такие примеры мы находим в биографиях

братьев Тургеневых, Грамматина, Одоевского. При этом дворяне охотно учились в пансионе, но редко продолжали обучение в самом университете.

В результате деятельности попечителя М.Н. Муравьева в Московском университете и правительственных реформ в сфере образования начала XIX в. не только резко увеличилась численность студентов, но изменился и социальный состав студенчества. С 1807 по 1812 гг. в университет каждый год поступали титулованные дворяне. В списках студентов появились фамилии не только русских князей, но и немецких прибалтийских баронов, таких как Энгельгард, Ридигер, Бистром, Будберг и др.

В Европе представителям третьего сословия университетский диплом открывал путь к государственной (королевской или княжеской) службе1. В ответ на конкуренцию со стороны образованных простолюдинов, которые служили в государственном аппарате, потребность в образовании возникла и в дворянской среде. В XVIII в. «господствующее сословие, чтобы сохранить свое положение, было вынуждено получать университетское образование»2. Лекции профессоров слушает аристократия, в том числе князья, графы, бароны и принцы королевского дома. Титулованная знать составляла в XVIII в. в университетах Вюрцбурга, Тюбингена, Страстбурга и Иены около 5%, в Лейпциге, Гейдельберге и Галле около 7%, а в Геттингене достигала даже 13%3

Российские же дворяне второй половины XVIII в. рассматривали университет в качестве ступеньки для начала будущей служебной карьеры, причем использовали для этого в основном гимназию (где получали аттестаты, необходимые для производства в чин, чего не было в Европе), а в студенты записывались редко. Поэтому изначально студенчество Московского университета, действительно, имело разночинский характер, хотя доля дворян в нем составляла около одной четверти и была вполне ощутимой. Постепенно социальный состав студентов изменялся в пользу все большей доли в нем дворян, что говорило об укреплении общественного признания университета и его роли для получения образования служилым сословием.

Возраст студентов, зачисляемых в университет. Точный ответ значительно затруднен вследствие несовершенства наших источниковых данных. При отсутствии архива за вторую половину XVIII - первое десятилетие XIX в. мы в наших реконструированных списках студентов можем установить год их рождения только при наличии каких-либо дополнительных данных. Это, во-первых, сохранившиеся в РГАДА ведомости об успехах студентов, учившихся в 1764-1768 гг., в которых наряду с другими данными приводился возраст студентов. Также год рождения известен у тех из студентов, которые стали писателями, государственными и общественными деятелями, и тогда студенческие списки можно дополнить данными из биографических словарей.

Большинство студентов при поступлении в Московский университет имело возраст от 15 до 19 лет. Абсолютный рекорд для второй половины XVIII в. зафиксирован в случае с Евгением Сырейщиковым (в будущем - преподавателем университетской гимназии, получившем там звание экстраординарного профессора философии): он был произведен в студенты из гимназии в возрасте 11 лет в 1768 г., когда студенческий состав был значительно ослаблен после изъятия нескольких десятков студентов для работы в Уложенной Комиссии. В начале XIX в. такие случаи встречались несколько чаще: так в 11 лет поступил в студенты Александр Лыкошин и, по-видимому, его товарищ Грибоедов (если допустить более позднюю из двух возможных дат рождения писателя), причем в 13 лет Грибоедов уже окончил словесное отделение университета его со степенью кандидата, а в дальнейшем продолжал слушать лекции этико-политического отделения.

В целом в XVIII в. студенты были старше (16-18 лет), чем в начале XIX в., а еще старше (как правило, 19 лет и выше) являлись поступавшие в университет выпускники семинарий (как писал Д.Н. Свербеев, они уже «брили бороды»). В связи с желанием дворянских семей ускорить продвижение своих отпрысков по чинам в начале XIX в. появилось такое явление как «студенты-мальчики».

Именно Устав 1804 г., закрепивший за званием студента университета права на чин 14 класса, стимулировал дворянские семьи к тому, чтобы отдавать своих детей в студенты как можно раньше (явление, родственное тому, как в XVIII в. дворянские дети с младенчества

числились в полках). То, что при зачислении в университет в начале XIX в. в дворянских семьях ценилось прежде всего звание студента, а не возможность постигать науки, прекрасно передает дневник С.П. Жихарева. «Звание мое не безделица и порадует моих

домашних», - пишет Жихарев, ставший студентом в 1805 г. в 16 лет. «Предчувствую, -продолжает он, - что недолго слушать мне добрых моих профессоров. Отец, обрадовавшись моему 14 классу, торопит службою».

1 Хаванова О.В. Заслуги отцов и таланты сыновей. С. 12.

Паульсен Ф. Германские университеты. С. 110.

3 A History of the University in Europe. P. 321.

Таким образом, «омоложение» студенчества Московского университете в начале XIX

в. связано с притоком в студенты молодых дворян.

Главными проблемами организации студенческого быта являются: выделялись ли студенты как обособленная группа, и с помощью каких атрибутов это осуществлялось. Согласно п. 21 «Проекта об учреждении Московского университета» конечной целью учебы студента является получение им аттестата. Этот аттестат выполнял определенную социальную функцию (чего, как правило, не было в западных университетах) - оказывал «протекцию» при вступлении на службу. Студенты-дворяне в XVIII в. стремились получить аттестат, дававший право на производство в следующий чин. Для разночинцев университет должен был особо «ходатайствовать» об их чинопроизводстве.

Первоначально университет рассматривался государством почти исключительно как учебное заведение для подготовки чиновников, которых можно забирать, не дожидаясь, пока закончится период их обучения. Значительное число студентов, не окончивших курса, определяли на службу в Сенат и др. государственные учреждения, назначали учителями. Так, в 1767 г. в Уложенную Комиссию было взято 42 студента, что нарушило нормальный ход обучения, так как после этого на «высших» факультетах осталось только 5 студентов: 4 на юридическом и 1 на медицинском.

Нормальный ход учебы многих из студентов прервала Отечественная война 1812 г., в период которой многие из них бросали учебу, вступали в ополчение или шли оказывать медицинскую помощь в армию. Среди причин увольнения студентов в этот период встречается уже и желание продолжить образование в других учебных заведениях. Например, Василий Матвеевич Черняев в 1812 г. перешел на медицинский факультет Харьковского университета.

Правила поведения в университете были достаточно строго регламентированы. Первый из внутриуниверситетских актов, регламентирующих быт студентов, был принят в 1765 г. Студентам запрещались ссоры и драки, особенно строго - дуэли и секундантство. Этот проект был в 1765 г. издан под названием «Устав, к наблюдению которого все университетские студенты обязуются письменно». Для приема в студенты требовалось свидетельство «о благонравии». Студенты должны были «одеваться пристойным образом, избегая цинической гнусности, так как и излишнего щегольства», «жить скромно и соразмерно своим доходам, не входя ни в какие долги».

Корпоративным признаком университета являлся мундир. «Университет имел свой мундир, сходственный с мундиром Московской губернии», малинового цвета с синим бархатным воротником и белыми пуговицами. Первое упоминание о введении мундира в университете относится к 1782 г. и связано с празднованием 20-летия восшествия на престол императрицы Екатерины II. Мундир Московской губернии, который должны были носить и профессора, и студенты, тогда представлял собой красный суконный камзол, панталоны до колен, чулки, башмаки и черная треугольная шляпа.

Но далеко не все студенты носили такой мундир. Исключения составляли лишь дни общеуниверситетских торжеств. Из записок Тимковского известно, что «в одеянии студенты не имели никакой определенной формы», даже «университетский мундир не все имели. Каждый, и состоящий на жалованье, одет был, как мог и как хотел». Сам Илья Федорович носил мундир «новгородский синий с черным».

«Формы, - вспоминал Полуденский, учившийся в университете в 1790-х гг., - как теперь, своекоштные студенты не имели, что ж касается до казенных, то они имели

сюртуки и мундиры. В мундирах между разночинцами и дворянами была разница, и, как прежде было сказано, они жили врознь. - Сначала у разночинцев мундир был синий, с красными обшлагами, а у дворян красный с синими обшлагами». На самом деле, разница в мундирах между разночинцами и дворянами была только у гимназистов. «Когда разночинцы гимназисты производились в студенты, - указывает П.И. Страхов, - им малинового цвета платье менялось на зеленое дворянское».

14 октября 1800 г. был официально утвержден собственный мундир Московского университета, отличный от мундиров прочих ведомств - темно-зеленый кафтан, «воротник и обшлага на кафтане малиновые, пуговицы белые, в одной половине с гербом Империи, а в другом с атрибутами учености». 9 апреля 1804 г. постановлением «О мундирах для Московского университета и подведомых оному училищ» был утвержден новый студенческий мундир: «однобортный кафтан темно-синего сукна, со стоячим воротником и обшлагами малинового цвета», украшенный золотым шитьем. Но и в царствование Александра I студенты, в особенности своекоштные, продолжали носить свое собственное платье. По воспоминаниям, «студенты, как казенные, так и своекоштные, ходили в партикулярных платьях, разумеется, почти все в сюртуках и редкие во фраках». И даже еще в 1820-х годах, по воспоминаниям Пирогова, «мундиров еще не существовало».

Ситуация изменилась только в царствование Николая I. При осмотре университета было замечено, что учащиеся «не имеют единообразной и определенной во всех отношениях формы одежды». 22 мая 1826 г. было издано постановление «О дозволении казенным студентам Московского университета иметь на мундирах погончики» «для различия их от своекоштных», а 6 сентября 1826 г. постановление «О мундирах для студентов Московского университета и для воспитанников благородного пансиона и гимназии». Согласно ему, был принят синий однобортный студенческий мундир. Форма нужна была для того, чтобы «учащиеся, имея единообразное платье, приучались к порядку и к будущему назначению своему для государственной службы».

Не менее, а даже и более важным признаком студента, нежели мундир, являлась шпага. В § 23 Проекта об учреждении Московского университета указывалось, что шпага дается студентам «во ободрение», «как и в протчих местах водится». Шпага являлась символом личного достоинства, носили ее дворяне. Таким образом, недворяне, получая звание студентов, как бы уравнивались в правах с благородным сословием. К тому же, в соответствии с Уставом 1804 г., студент университета, поступающий на службу, сразу записывался в 14 класс, дававший права личного дворянства. Поэтому после 1804 г. вручение шпаги уже имело не только символический, но и реальный смысл изменения бывшим разночинцем своего социального статуса. И.М. Снегирев вспоминал о том, как он после производства в 1807 г. в студенты «с детским восхищением надел студенческий мундир, трехуголку и привесил шпагу, которую клал с собою на постель... Мне казалось, что не только родные и соседи, но и встречные и поперечные заглядывались на мою шпагу, а что более всего льстило моему ребяческому тщеславию, будочники и солдаты отдавали мне честь».

Здесь мы видим явное сходство с немецкими университетами. Паульсен отмечает, что если в средние века «схоласта университетские уставы заставляли носить духовное платье, с середины 17 столетия студент как в одежде, так и манерах считает для себя образцом дворянина. А вместе со шпагой, этой необходимой принадлежностью дворянского костюма, в университетский мир проникла и дуэль». Характерно, что в это же время в университетах появляются учителя фехтования (в средние века носить оружие студентам было запрещено). Так «формы жизни дворянства приобретают значение идеала; место средневекового схолара, клирика-семинариста, занимает академический студент XVII в., играющий роль кавалера».

Согласно § 24 «Проекта об учреждении Московского университета» был учрежден университетский суд. Появление такого университетского суда подтверждало

корпоративную природу первого российского университета: ведь для любого

европейского университета такой суд был неотъемлемой принадлежностью и осуществлял право «академической свободы» членов корпорации, согласно которому ни один из них (профессор, студент или даже служащий университета) не был подсуден городским властям, но мог судиться только такими же, как и он, членами корпорации, и только в соответствии с законами, изданными его университетом. Правда, в Московском университете эта норма приживалась плохо и безукоснительно действовала только в отношении студентов, тогда как учителя гимназии во второй половине 1750-х гг. имели несколько столкновений с московским магистратом, пытаясь доказать, что те не имеют права арестовывать их за проступки (в частности, за долги). Университетский Устав 1804 г. подтвердил корпоративное право университетского суда.

О ведении дел в университетском суде в XVIII в. дают представление выдержки из протоколов университетской Конференции. Суд осуществлял директор университета совместно с другими членами Конференции. Наказаниями студентов, нарушавших дисциплину (в основном, из-за драк) были лишение шпаги, заключение на несколько дней в карцер, увольнение с казенной стипендии, наконец, исключение из университета.

Особым родом нарушения университетских предписаний были случаи женитьбы студентов. Хотя ни в каких университетских законах не существовало прямого запрета студенту жениться, однако куратор Адодуров писал: «Уведомился я, что из состоящих на казенном содержании студент Юдин женился... А как ни в одной Академии и в университетах того не бывает, да и студентам не токмо оное неприлично, но и в обучении наукам делает великое препятствие». Студент Юдин был лишен стипендии.

Некоторые студенты бежали из университета. В ордере куратора Адодурова о «беглом студенте» Иване Попове от 30 октября 1768 г. описан как раз такой случай. За свой поступок студент Попов был исключен из университета и отослан в контору Синода, поскольку он происходил из духовного сословия. Таким образом, исключенный студент лишался достигнутого им повышения социального статуса, возвращаясь обратно в свое сословие.

Студенчество в XVIII в. начинает осознавать собственную идентичность, осознавать себя как некую общность, отличную от прочих обитателей города. Это проявлялось, в частности, в столкновениях представителей университета с городскими жителями. Такие стычки начинаются с самых первых лет его существования. Уже в 1757

г. зафиксирована драка гимназистов с «титулярными юнкерами» (учениками коллегий). Ее зачинщик Петр Аргамаков, сын университетского директора, вместе с другими участниками был арестован и наказан розгами.

«Г ородская полиция, - вспоминал Пирогов, учившийся в Московском университете в 1824-1828 гг., - не имела права распоряжаться со студентами и провинившихся должна была доставлять в университет». Эта привилегия была отменена указом Николая I от

4 сентября 1827 г. «О поручении студентов Московского университета, живущих вне университета, надзору городской полиции».

Студенты, неспособные учиться на своем содержании, принимались на казенный кошт на основе прошения при условии хорошей успеваемости, хорошего поведения и предъявления свидетельства о бедности, подписанного несколькими лицами благородного происхождения. Первые казеннокоштные студенты получали в год по 40 руб. В 1799 г. их жалованье, которое выдавалось по третям, составляло уже 100 руб. в год. Если число казенных студентов превышало установленное количество, им могла выплачиваться ученическая стипендия, т.е. такая, какую получали казеннокоштные гимназисты. С 1804 г. казенный кошт составлял в год 200 руб., а на медицинском отделении - 350 руб. В казеннокоштные принимались прежде всего те студенты, которых правительство готовило к службе в качестве врачей или учителей. По окончании университета они должны были в

качестве компенсации государству за обучение прослужить не менее 6 лет по ведомству Министерства народного просвещения.

Некоторые студенты жили на квартирах у знакомых или родных. М.А. Дмитриев жил у дяди. По родству с профессором Барсовым на его квартире жил Полуденский. Без помощи знакомых или родственников содержать себя своекоштным студентам было бы достаточно сложно.

Любимым местом студенческих собраний был трактир «Великобритания», где иногда устраивались товарищеские попойки. Вообще студенты часто посещали трактиры. «Очень часто случалось, - вспоминал Дмитриев, - что, возвратясь в час пополудни с лекций, я должен был отправляться пешком обратно или на Тверскую, или на Кузнецкой мост обедать у ресторатора».

В письме из Геттингена брату, А.И. Тургеневу, Николай, отвечая на упрек А.Ф. Мерзлякова, которому «больно было видеть брата друга его часто в кофейной и с Чеботаревым», пишет: «туда ходил я не для шалостей, не для того, чтобы там пить и дурачиться, но для удовольствия, совершенно позволенного. Там часто находил я знакомых, приятелей, разговаривал с ними, пил чай, кофе, читали газеты и более ничего».

«По известному в то время грозному изречению Сандунова: «Самовар - инструмент трактирный и в школе не годится», на этот инструмент наложено было veto, и потому некоторые имели медные чайнички и таким образом утешались чаепитием. Другие убегали для этого дела в трактиры Цареградский (в Охотном ряду) и Знаменский (недалеко от нынешней Казенной палаты). В этих светлых заведениях (теперь уж и следов их нет) некоторые из студентов были постоянными завсегдатаями». В трактирах студенты пили не только чай, но и напитки покрепче. «Бывало так: половой подал чай, через несколько секунд ложечка стучит, половой вбегает. Ему говорят: «Подай еще горячей воды», он схватывает чайник, в котором еще много воды (и не вода нужна) и приносит тот же чайник, будто с водою, но в нем aqua vitae. Видно, тогда кондиции трактирных заведений не дозволяли торговать драгоценной влагой, и хозяева боялись соглядатаев, которые без сомнения везде были». Казеннокоштные студенты успевали посетить трактир даже утром перед лекциями.

Жихарев предпочитал другим развлечениям обеды и балы, часто посещал оперу и балет. Воспитанники университета с менее взыскательными запросами развлекались по иному: они участвовали в кулачных боях на Неглинной, где по воспоминаниям И.М. Снегирева, «сходились бурсаки духовной академии и студенты университета, стена на стену: начинали маленькие, кончали большие. Университантам помогали неглинские лоскутники».

Многие студенты любили в праздничные дни гулять в Марьиной роще или Сокольниках. Ляликов вспоминает, что студенты «не пропускали и так называемых монастырских гуляний по их храмовым праздникам. Раз, помню, втроем наняли мы лодку у Москворецкого моста (6 авг.) и поплыли к Новоспасскому монастырю. Плавали также к Воробьевым горам, лакомились молоком и малиной в Марьиной роще и в Останкине».

Посещали студенты и театр. Университетский театр был одним из первых в России. В подготовке спектаклей принимали участие студенты и гимназисты. Театр нес просветительскую миссию, сближая университет с русским обществом. Кроме театральных представлений, давались маскарады тоже на святках или масленице, а «по воскресеньям и праздникам случались иногда вечерние танцы или концерты».

С 1760 г. студенческая труппа становится профессиональной и получает название «Российский театр». В университетском театре начали свою деятельность такие русские актеры, как Троепольская, Лапин, Михайлова и др. В 1776 г. антрепренером Медоксом был создан первый в Москве постоянный публичный профессиональный театр, для которого в 1780 г. Медокс построил большое здание на улице Петровке - Петровский театр. Именно в нем в 1783 г. впервые в Москве была показана комедия «Недоросль» Фонвизина. В состав труппы входили выдающиеся актеры, и в их числе - Петр

Алексеевич Плавильщиков, окончивший в 1779 г. Московский университет. В 1825 г. на месте Петровского театра построено новое здание (ныне Большой театр).

На посещение театра и покупку книг студенты тратили сэкономленные деньги, оставшиеся после платы за учебу, а также заработанные переводами книг и частными уроками.

Важная роль в период пребывания студентов в университете отводилась их церковной жизни. Когда университет помещался в здании Аптекарского дома, студенты ходили на службу в Казанский собор. После того, как университет приобрел дом Репнина, «подле сего места рядом стоявшая по Никитской улице приходская каменная церковь Успения Богоматери, или св. Дионисия Ареопагита, была переименована университетскою и присоединена к нему». 5 апреля 1791 г. была освящена в левом крыле строящегося университетского здания на Моховой церковь во имя св. мученицы Татианы. В сентябре 1817 г. домовым храмом университета стала церковь св. Георгия на Красной горке, а в 1820 г. в ней был освящен придел в честь св. мученицы Татианы.

По воспоминаниям Полуденского, в конце XVIII в. церкви в это время особенной при университете не было, а поочередно учащихся водили в разные приходские храмы.

Как вспоминал Ляликов, студенты «обыкновенно говели на первой неделе Великого поста. Всенощную слушали в большой столовой во всегдашнем присутствии Сандунова и обоих суб-инспекторов. Хор был из своих». «Приобщались мы Св. Таин, -вспоминал он, - в Георгиевской церкви на Моховой. Представьте же себе (меня и теперь это удивляет): во все время, довольно продолжительное, причащения студентов (нас было человек 40, да медицинских втрое больше) пелену пред подходящими к потиру держали Сандунов и Мудров, как инспекторы». Студенты посещали не только университетскую церковь, но и другие московские храмы. «Вообще нам часто повторяли - ходить к службе в свою приходскую (Георгия на Красной горке) церковь; но все постоянно ходили в соседний Никитский монастырь или кучками куда-нибудь вдаль, например в Донской, Новодевичий». Причинами выбора той или иной церкви служили как красивое пение, так и хорошая проповедь в этом храме. Любителем церковного пения был Жихарев. После обедни, правда, он может отправиться смотреть картинную галерею (покойного князя Голицына) или конские бега.

Студенты проявляли себя и как часть литературного пространства Москвы. В XVIII в. университет включал в себя целый комплекс учреждений. При нем функционировали библиотека, типография и книжная лавка. Именно в университетской типографии стала печататься газета «Московские ведомости», вокруг которой объединились любители словесности. К работе над выпуском этой газеты привлекались гимназисты и студенты Московского университета. «Литературная и типографская деятельность при университете, - пишет Шевырев, - с каждым годом оживлялась более и более. Газеты возбуждали внимательное участие публики. В 1760 году невозможно было найти в книжной лавке полного экземпляра газет за предшествовавший год».

В начале 1760-х годов при Московском университете возникает новая группа периодических изданий - литературные журналы. Университетские издания были задуманы как план воспитания общества путем культурного воздействия на него.

Четыре первых журнала («Полезное увеселение», «Свободные часы», редактором которых был Херасков, «Невинное упражнение» (издавал И.Ф. Богданович), «Доброе намерение»), выходившие при Московском университете в начале 1760-х годов, были изданиями литературными. В них участвовали известные писатели - Сумароков, Херасков, Тредиаковский и обширная группа молодежи, начинавшей пробовать свои силы в творчестве.

В 1771 г. по инициативе куратора Мелиссино в Московском университете было образовано первое его официальное ученое общество - Вольное «российское «собрание. Оно было учреждено «для исправления и обогащения Российского языка, чрез издание полезных, а особливо к наставлению юношества потребных, сочинений и переводов,

стихами и прозою». Председателем собрания был сам Мелиссино, замещал его директор университета

М.В. Приклонский. В число членов общества входили многие «знатные особы», такие как княгиня Дашкова, историк М.М. Щербатов, Сумароков и сам князь Потемкин. Заседания собрания проходили очень торжественно и пышно. По описаниям современников, Потемкин сидел за столом, «выставляя напоказ бриллиантовые пряжки башмаков своих, щеголяя ими перед студентами, которые в мундирах, стоя вокруг, присутствовали при этих заседаниях». Вольное российское собрание привлекло к делу просвещения российскую элиту, что позволило оказать значительное влияние на общество и породить множество сторонников, включая Новикова и М.Н. Муравьева.

Общества несколько иного характера появились при Московском университете в 1780-х гг. Их появление связано с деятельностью масонов, прежде всего Новикова и Шварца. Новиков сам являлся питомцем Московского университета, к работе в университете его привлек Херасков. 1 мая 1779 г. университет заключил с Новиковым контракт, по которому университетская типография передавалась ему в аренду на десять лет. Главная цель Новикова заключалась в том, чтобы распространять просвещение, «которое он разумел не иначе, как основанным на религиозно-нравственных началах, преимущественно в духе мистическом». Для перевода иностранных книг он привлекал студентов, оказывая тем самым им существенную материальную подддержку. С 1779 г. он издает в Москве журнал «Утренний свет».

В 1779 г. Новиков познакомился с Шварцем, профессором немецкого языка при университете. Их общими целями были «подготовка учителей в духе масонской этики, внедрение новых правил воспитания». Благодаря их трудам, в 1779 г. была открыта Учительская (Педагогическая), а в 1782 г. - Переводческая (Филологическая) семинарии. Первая из них предназначалась для подготовки студентов к преподавательской деятельности, а вторая - для перевода на русский язык иностранных сочинений. 13 марта 1781 г. в университете, по инициативе Шварца, было открыто первое студенческое общество под названием «Собрание университетских питомцев». Целью общества ставилось «усовершенствование российского языка и литературы» через сочинения и переводы. Многие студенты являлись активными участниками собрания. М.И. Антоновский «сочинил обществу оному устав, правилам коего соображаясь члены сего общества столь хорошо образовались, что, по выходе их из университета и по вступлении в государственную службу, тогда же оказались самыми способнейшими людьми к оной, так что редкий из них ныне служит без отличия (кроме одних гонимых завистию и злобою), менее 4-го класса».

В 1782 г. на масонской основе вокруг университета сложилось Дружеское ученое общество. Оно объединяло более 50 человек. На его иждивении обучались более 20 студентов, среди которых будущие митрополиты Серафим (Глаголевский) и Михаил (Десницкий), профессора П.А. Сохацкий, А.А. Прокопович-Антонский и П.И. Страхов. Именно кружок товарищей Новикова по Дружеском ученому обществу и осуществлял выпуск литературных изданий при университете в 1780-е гг.

В 1781 г. Новиков выпускал «Московское ежемесячное издание», в 1782 г. начинает издаваться журнал «Вечерняя заря», а с 1784 г. - «Покоящийся трудолюбец». Содержание этих журналов главным образом состояло из написанных студентами стихотворений или «рассуждений» на нравственно-философские темы. «Покоящийся трудолюбец» имел явно выраженную оккультно-мистическую направленность, о чем говорит то, что там помещались такие статьи, как «О науке, называемой Кабале», а также давалась положительная оценка известного мистика Сведенборга.

Столь явная пропаганда мистицизма не могла не обратить внимания властей. В указе от 23 декабря 1785 г. Екатерина II писала, что в типографии Новикова печатаются «многие странные книги» и архиепископу Платону было предписано рассмотреть их и испытать Новикова в законе Божием. В результате кружок Новикова подвергся гонениям:

в 1786 г. были закрыты Филологическая семинария и Дружеское ученое общество. В результате студенческая литературная деятельность замерла на несколько лет.

Студенты Московского университета принимали самое деятельное участие в общественно-литературной жизни России. Многие из них были талантливыми писателями, поэтами; некоторые из них стали издателями. Благодаря переводческой деятельности студентов Москва и вся Россия знакомилась с западной литературой. Процесс образования и воспитания продолжался вне стен университетских аудиторий, на частных квартирах. Студенческие кружки формировали новые взгляды, закладывали систему ценностей, таким образом, проходил процесс вхождения студента в общественную жизнь. Так происходила «культурная колонизация» университетом городского пространства.

Таким образом, перенос европейских университетских реалий в Россию состоялся, хотя местная почва создавала определенную специфику. Московский университет, как и европейские, представлял собой корпорацию, признаками которой были относительная автономия, свой суд, мундир и некоторые другие привилегии.

Повседневная жизнь студентов Московского университета еще несла на себе отпечаток тех сословий, откуда они вышли, и о формировании единого «корпоративного» знаменателя в рассматриваемый период пока не может быть речи. В то же время, общение сближало юношей из различных социальных групп, формировало единое пространство идей. В конечном итоге, начальная история студенчества Московского университета в это время свидетельствует о происходившем процессе формирования студенческой корпорации, осознания общности интересов и жизненных задач, что во многом стало характерно уже для студентов середины XIX в.

Университет сближал представителей разных сословий с помощью организации общих форм быта. Хотя в университете среди студентов и профессоров долгое время преобладали разночинцы, он был тесно связан с дворянской культурой.

Развитие буржуазных отношений в России второй половины XIX века предъявило особые требования к высшему образованию — в связи с реформами этого периода необходимо было повысить образовательный ценз многочисленной армии чиновников. Остро встал вопрос о подготовке специалистов с техническим образованием, расширении научно-исследовательской работы университетов, создании новых высших учебных заведений. Уже в 60-е годы ряд технических учебных заведении был преобразован в высшие: Петербургский технологический институт (1862), Горный институт (1866), Московское высшее техническое училище (1868) и др. Наряду с этим были открыты и новые высшие технические учебные заведения, таким образом, что количество их возросло с 7 почти до 60.

Не касаясь становления и деятельности технических вузов страны как области специального образования, мы в дальнейшем обратимся к истории российских университетов во второй половине XIX века.

К середине прошлого века в России существовали шесть университетов: Московский, Петербургский, Казанский, Харьковский, Дерптский и Киевский. Университеты являлись крупнейшими научными и учебными центрами страны. Они готовили преподавателей для средней и высшей школы, врачей, ученых. Университеты являлись средоточием научной мысли, получили широкую известность благодаря выдающимся ученым-профессорам: в Московском университете ими были историки Т. Н. Грановский и С. М. Соловьев; в Петербургском — математики П. Л. Чебышев, В. Я. Буняковский, физик Э. Х. Ленц, зоолог С. М. Куторга; в Казанском — математик Н. И. Лобачевский, химик Н. Н. Зинин. Кроме научной и учебной работы университетские ученые консультировали народнохозяйственные вопросы, являясь членами различных комитетов и комиссий, вели просветительскую работу, читали публичные лекции и т. п.

Университеты, помимо сугубо научного профилирования, давали и прикладные знания. На соответствующих факультетах изучались медицина, механика и т. п. При университетах создавались клиники, лаборатории, научные библиотеки. Наибольшей известностью в первой половине XIX века пользовался старинный русский университет — Московский. Наиболее молодым являлся университет св. Владимира в Киеве, основанный в 1833 году после разгрома восстания в Польше и закрытия Виленского и Варшавского университетов.

Деятельность университетов определялась уставами. Устав 1835 года фактически ликвидировал ранее существовавшую автономию, и вся жизнь университетов стала всецело контролироваться попечителями учебных округов, которыми назначались почти исключительно военные.

Военизированный характер носил и распорядок студенческой жизни — военные занятия, дисциплина, близкая армейской; строгая регламентация поведения, в том числе запрет носить длинные волосы, бороду и усы; обязательная форменная одежда, нарушение которой каралось исключением из университета. Это же подчеркивали и некоторые внешние аксессуары университетских зданий. Так, в Петербургском университете до конца 50-х годов посередине главного коридора «продолжала красоваться медная пушка довольно больших размеров, свидетельствуя о том, что и университет не избег вторжения военного режима последних лет николаевского царствования, и в то время как в гимназиях учили ружейным приемам, студенты упражнялись в пушечной стрельбе».

Научно-исследовательская работа преподавателей также подвергалась жесткому контролю. Профессора были обязаны представлять программы своих лекций на утверждение ректору, и если «благонадежность» их вызывала сомнение, они передавались на рассмотрение попечителю учебного округа. Программа по курсам государственного права, политэкономии и всех исторических дисциплин подлежали утверждению министерства просвещения.

Государственное право «европейских держав, потрясенных внутренними крамолами и бунтами» было вообще исключено из университетского преподавания. Таким образом, профессор-юрист не мог не только касаться английских учреждений, но даже ссылаться на российский Свод законов. Исключена была из учебного плана университетов и философия, которая была признана бесполезной «при современном предосудительном развитии этой науки германскими учеными».

Естественно, что подобные изменения снизили уровень преподавания. Чтобы избежать научных командировок за границу для подготовки к званию профессора, по уставу 1842 года был введен институт доцентов, призванный заменить эту стажировку.

Одновременно усиливался административный министерский контроль за внутренней жизнью университетов. По положению 1849 года ректор университета не избирался советом с последующим утверждением министра, а просто назначался им. Кроме того, министр просвещения получил право смещать и увольнять деканов факультетов.

Идейной основой университетского образования была признана политическая благонадежность. Киевский генерал-губернатор Бибиков при посещении университета св. Владимира в публичной речи сказал, обращаясь к студентам: «Запомните: я буду снисходительно смотреть на ваши кутежи и тому подобное, но солдатская фуражка грозит каждому, кто будет замечен в вольнодумстве». Полицейская цензура не только тормозила развитие исследовательской мысли в трудах ученых, но отрицательно влияла на мировоззрение и психологию студенчества, порождая общественную и умственную апатию, направляя молодую энергию отнюдь не на научные дела. Студент тех лет вспоминал: «…Надо же было куда-нибудь деть избыток молодых сил при полном отсутствии общественных интересов и томительной скуке и апатии, царивших в обществе… являлось неудержимое желание как-нибудь особенно оригинально и дерзновенно почудить и удивить вселенную. И вот, то разбивали рестораны или иное увеселительное заведение, то, идя пьяною ватагою по Николаевскому мосту, сбивали и бросали в Неву с прохожих шапки, то перевешивали вывески магазинов… Подобные скандалы не всегда обходились благополучно и зачастую кончались ожесточенными, и порою и кровопролитными столкновениями с полицией».

В то же время подобные случаи большей частью не влекли за собой каких-либо карательных мер со стороны университетского начальства, поскольку бдительное его наблюдение обращалось в основном на политическую благонадежность учащихся. Эту же цель преследовала и регулировка состава студентов. Введенная в 1839 году плата за обучение в университете в течение 10 лет постоянно повышалась, ограничивая поступление юношей из неимущих и непривилегированных семей, на «казенный кошт» зачислялись лица лишь дворянского происхождения.

Новые политические веяния конца 50-х — начала 60-х годов заметно отразились на жизни университетов. Уже в конце 50-х годов попечителями учебных округов стали назначаться вместо генералов — Назимова, Кокошкина, Васильчикова — штатские: попечителем московского учебного округа стал сенатор Е. П. Ковалевский, петербургского — князь Г. А. Щербатов, киевского — известный ученый-медик Н. И. Пирогов.

Большие изменения произошли и в преподавательском составе университетов. «50 % преподавателей, работавших в университетах в 1854 году, к концу 1862 года выбыли. К осени 1861 года 47,5 % преподавателей были новыми. Перемены затронули все университеты. Особенно велики они были в Петербургском и Казанском, где выбыло соответственно 58,3 и 61 % и вновь поступило 59 и 58,8 % всего состава». Места старых консерваторов-профессоров занимали молодые, прогрессивно настроенные ученые. В Петербургском университете был забаллотирован профессор русской истории Н. Г. Устрялов — один из ведущих историографов николаевской эпохи, и на место его избран Н. И. Костомаров, незадолго перед тем возвратившийся из ссылки, на которую был осужден по процессу Кирилло-Мефодиевского общества. На юридический факультет были приняты ученый-просветитель Д. И. Мойер и К. Д. Кавелин — правовед, историк и социолог, видный общественный деятель либерального направления. На естественном отделении физико-математического факультета Петербургского университета стали читать лекции будущий великий ученый, тогда же молодой приват-доцент Д. И. Менделеев, высокоодаренный химик Н. И. Соколов и А. Н. Бекетов — известный ботаник, человек прогрессивных взглядов, позднее ставший ректором университета.

Постепенно стали меняться характер и содержание университетских лекций. Профессора информировали студентов о современных достижениях европейской науки, новых научных теориях. В 1864 году появился перевод на русский язык книги Ч. Дарвина «Происхождение видов», совершившей переворот в науке. Большее место в лекционных курсах стало отводиться освещению западноевропейской литературы, истории, права. Активизировались и научные публикации — в начале 60-х годов вышли из печати новые тома «Истории Руси с древнейших времен» Соловьева, «Исторические монографии и исследования» Костомарова, курс ботаники Бекетова. Появилась возможность для заграничных стажировок студентов и научных командировок преподавателей университетов. Новым явлением в университетской жизни стали научные дискуссии.

В 1860 году в Петербургском университете прошел публичный диспут между Костомаровым и Погодиным. Поводом послужило выступление первого против норманнской теории. Сторонник теории Погодина придал научному спору открытый характер и стал инициатором дискуссии, которая вызвала большой общественный интерес. Актовый зал университета во время диспута был переполнен молодежью.

Современница вспоминала: «Сидели по двое на одном стуле… сидели на коленях друг у друга, на окнах, на полу». Симпатии слушателей в основном были на стороне Костомарова. Стремление университетских ученых распространять научные знания проявилось и в чтении публичных лекций, которые ранее подвергались административным гонениям. При Вольном экономическом обществе с конца 50-х годов возобновились публичные лекции по широкой программе, профессор Петербургского университета С. С. Куторга прочел там целый курс «О человеке и природе». В Казани профессора университета Ешевский, Бабст, Булич и Пахман читали лекций гуманитарного цикла. В Петербурге товарищество «Общественная польза» даже открыло зал для публичных лекции в Пассаже. Там читали лучшие профессора университета:

Ленц, Загорский, Ходнев, Цонковский. Билеты брались нарасхват. Лекции проходили при переполненном зеле. На каждой присутствовало не менее 300, часто до 500 и более человек.

Изменения происходили и в студенческой жизни. Постепенно исчезал дух казарменной дисциплины, полицейского контроля. По словам современника, «начался ряд освободительных действий», в результате которых студенты почувствовали себя свободнее: «начали курить в стенах университета… О ношении треуголок и шпаг начальство уже не заикалось; их сдали в архив даже франты-беложилетники… Вместе с тем, начали появляться в университете студенты с косматыми гривами и усами… Все это были мелочи, но они несказанно поднимали дух и укрепляли…».

Бедность большинства студентов, непривилегированность социального положения: выходцы из мелкопоместного дворянства, духовного сословия, мещанства, они, оторвавшиеся от своего сословия, по существу были разночинцами — все это воспитывало в них самостоятельность поступков и суждений, привычку рассчитывать только на свои силы, непримиримость к несправедливости.

Любознательность таких юношей проявлялась не только в науке, но и в активном интересе к общественной жизни. Наряду с этим возникали стремления обсудить университетские проблемы, свое положение. Так, студенты Петербургского университета стали выпускать листки, в которых «помещались сведения о том, что обсуждали и что порешили на той или другой сходке, отчеты о действиях кассы (взаимопомощи — Н. Я. ), распоряжения старост… сатиры на профессоров и студентов». Однако вскоре редакторы и сотрудники листков были вызваны к попечителю князю Щербатову, который обязал их представлять ему тексты листков. Естественно, что дальнейшее распространение их прекратилось. Эта и подобные административные меры вызывали возмущение студентов, усиливавшееся всем происходившим в стране. «Сверху предпринимался ряд либеральных мер, — писал современник. — Общество выражало большое сочувствие им, вместе с тем роптало, волновалось, протестовало по поводу злоупотреблений и беззаконий, какие встречались на каждом шагу. Сатирические листки, с „Искрою“ во главе, взапуски обличали их; в газетах печатались протесты с десятками подписей…». Начались массовые сходки студентов, которым пыталось препятствовать начальство. В Московском университете, «когда очень многолюдная сходка хотела собраться в большой актовой зале старого университета, начальство распорядилось запереть двери этой залы; но это повело лишь к тому, что толпа выломала двери и, войдя в залу, устроила тем сходку…». Постепенно студенческие собрания стали носить политический характер. «…Несомненно, — свидетельствует участник сходки, — что в числе ораторов, говоривших на сходках и вообще руководителей движения были и прямо политические ораторы, находившиеся в связи с тайным обществом „Земля и Воля“, распространившим в то время деятельность свою по всей России».

Студенческие сходки и выступления стали вызывать тревогу в правительственных кругах. «Государь, — записал в своем дневнике профессор Петербургского университета, редактор „Северной почты“ А. В. Никитенко, — призвал к себе министра (Ковалевского — Н. Я. ) и объявил ему, что такие беспорядки, какие ныне волнуют университеты, не могут быть терпимы, и что он намерен приступить к решительной мере — закрыть университеты». Честный и умный, по словам того же Никитенко, Ковалевский возражал против этих крайних мер, но, не сумев успокоить студенческие волнения, был заменен не посту министра просвещения г. Путятиным, попытавшимся силой воздействовать на движение. Когда в Московском университете состоялась грандиозная студенческая демонстрация в день памяти профессора Т. Н. Грановского, то на следующий день 24 человека из ее участников были арестованы.

В мае — июне 1861 года правительством были приняты постановления о запрещении студенческих сходок и собраний, а также об освобождении от платы за учение не более двух студентов из каждой губернии, что закрывало двери университетов для малоимущих. Но эти меры только подлили масло в огонь. «Для возбуждения университетских волнений, — писал студент Киевского университета, — явился новый повод в только что изданных для студентов правилах, применение которых во всех почти университетах встречено было ропотом и даже сопротивлением». В ответ на эти правительственные указы возникли крупные студенческие волнения во многих университетах. В Киевском университете в связи с арестом студента Пеньковского начались массовые сходки. Особенно значительными были выступления студентов в Москве и Петербурге, где уличная демонстрация была разогнана полицией. «Господствующее настроение между студентами было самое крайнее: ненависть к власти… протест против существующего порядка вещей, доходивший до полного отрицания какого бы то ни было с ними компромисса» , — вспоминал участник этих событий.

В ответ на студенческие волнения власти закрыли Петербургский университет впредь до «особого распоряжения», которое последовало лишь в 1863 году.

Студенческие волнения вызвали широкое общественное сочувствие. Университетские вопрос приобрел политическое значение, так как отношение правительства к просвещению определяло и общую направленность внутренней политики. Подъем студенческого движения оказал непосредственное воздействие на разработку нового университетского устава, подготовка которого продолжалась с 1858 по 1863 год. В ходе его обсуждения высказывались самые крайние предложения, вплоть до превращения университетов в исключительно дворянские учебные заведения. Министр Путятин проявил полную некомпетентность в данном вопросе. «Очевидно, — писал Никитенко, — он не в состоянии сам обнять ни задач университетов, ни нужд их, ни средств, как их преобразовать и улучшить».

Тем не менее, общественные настроения и выступления студенчества предопределили в целом прогрессивный характер устава 1863 года. Согласно ему университеты признавались как самоуправляющиеся учреждения. Правительственный контроль был ослаблен. Университетские советы получали право решать все методические вопросы, определять учебную программу, распределять средства на учебные пособия, назначать стипендии студентам, рекомендовать к изданию научные работы, присуждать награды и медали. Устав 1863 года устанавливал выборность ректора и деканов с последующим утверждением их попечителем учебного округа или министром просвещения.

Устав 1863 года закрепил и стабильную структуру университетов. В состав их входили четыре факультета: физико-математический, с отделениями физическим, математическим и естественным; медицинский; историко-филологический, с отделениями историческим, славяно-русской филологии и классической филологии; юридический. В Петербургском университете не было медицинского факультета, поскольку в городе действовала Медико-хирургическая академия, но был факультет восточных языков. Томский университет открылся в 1888 году в составе одного медицинского факультета, в 1898 году к нему был прибавлен юридический. В Дерптском университете существовал еще богословский, лютеранский факультет.

В преподавании сочетались лекционный метод с практическими занятиями. Учебная программа была расширена за счет специальных предметов, при этом из нее были исключены фехтование, музыка, рисование. Срок обучения был увеличен до 5 лет.

По окончании университета студенты получали звание кандидата. Наиболее способные могли продолжать занятия в аспирантуре. Через два года обучения аспиранты держали экзамен на степень магистра и готовили магистерскую диссертацию.

Воплощение в жизнь положений устава 1863 года способствовало прогрессивному развитию университетского образования и научной деятельности.

При университетах и с участием университетских преподавателей стали создаваться многочисленные научные общества, деятельность их охватывала обширные регионы России и была очень плодотворна. Например, в 1868 году в Казани было создано «Общество врачей», председателем которого являлся профессор Казанского университета Виноградов. «Общество» производило «изучение в медицинском отношении Казанского края с целью повышения в нем уровня общественного здоровья». Среди прочих дел разрабатывались меры, призванные устранить «вредное влияние различных производств на жизнь рабочих». Сотрудники Харьковского университета изучали местные минеральные источники, принимали предупредительные меры против эпидемий (в частности, холеры), принимали участие в деятельности местного общества грамотности. В 1868 году в Петербурге, а затем в Казани, Киеве и др. городах возникли «Общества естествоиспытателей», деятельность их протекала в тесной связи с университетскими учеными. Активное участие в работе «Общества» принимал профессор Петербургского университета Фаминцын, в Казани совет университета предоставил в распоряжение «Общества» аудиторию и музей. При многих университетах создавались общества археологии, истории и этнографии, изучавшие местные памятники древности и собиравшие этнографический материал.

Несмотря на развитие университетского образования и науки во второй половине XIX века продолжало не хватать как научных кадров, так и людей с высшим образованием. В середине 60-х годов А. В. Никитенко записал в своем «дневнике»: «…из 80 000 чиновников империи ежегодно открывается вакантных мест 3000. В продолжение 2-х или 3-х лет… из всех университетов, лицеев и школы правоведения выпускалось ежегодно 400 человек, кроме медиков. Вывод из этого: как невелико у нас число образованных людей для занятия мест в государственной службе».

Положение, подобное этому, сохранялось и в последующие годы. Нехватка научных кадров побуждала привлекать университетских профессоров для обсуждения различных проектов, участия в государственных административных и финансовых комиссиях. Например, профессор А. И. Воейков был председателем метеорологической комиссии Российского географического общества, В. В. Докучаев — член комиссии по высшему сельскохозяйственному образованию и комиссии министерства государственных имуществ. В то же время экономическое положение университетов в 60–80-х годах продолжало оставаться тяжелым. Штатные суммы не покрывали действительных расходов на жалование преподавателей и служащих университетов. В начале 80-х годов XIX века они составляли по Петербургскому университету — 311 050 руб… Московскому — 409 570 руб… Казанскому — 342 820 руб… Харьковскому — 327 190 руб., Киевскому — 332 070 руб. На учебно-вспомогательные учреждения шести университетов отпускалось 2 907 722 руб. Из-за нехватки средств в лабораториях отсутствовали нужные препараты и приборы, беднели библиотеки и университетские музеи. Большие трудности испытывали университеты из-за неприспособленности и тесноты помещений. Так, при открытии Харьковского университета он был помещен в бывший генерал-губернаторский дом, естественно, не приспособленный для нужд учебного заведения. Посетивший его в конце 30-х годов В. А. Жуковский характеризовал положение университета двумя словами: «бедность и теснота». Подобное состояние ухудшилось во второй половине XIX века. В 70-е годы с ростом кафедр потребность в помещениях еще увеличилась — они нужны были для клиники при медицинском факультете (на 75 кроватей), обсерваторий астрономической и метеорологической, кабинетов механики, физической географии и судебной медицины. Благодаря крупному пожертвованию богатого сумского сахарозаводчика Харитоненко (100 тыс. руб. на строительство и 50 тыс. руб. на стипендии его имени) было построено здание для медицинского факультета, но проблема в целом решена не была.

Аналогичные трудности испытывали и другие университеты. Так, ректор Казанского университета профессор Н. Н. Булич сетовал на перенаселенность аудиторий, тесноту на медицинском факультете, ужасное положение библиотеки: «…безобразнее нашего библиотечного учреждения трудно представить… Я не говорю уже о совершенном неудобстве библиотеки для занятий в ней студентов… внутренность главной залы… в настоящее время… так загромождена шкалами и покрытыми густым слоем пыли, валяющимися на полу книгами, что в ней существует едва возможность пройти, а не заниматься спокойно».

Незавидным было и положение профессуры, особенно в провинциальных университетах. В 1875 году в шести университетах России работали 387 профессоров и доцентов. Современник так характеризовал условия существования профессоров Казанского университета в начале 70-х годов: «Сильно стесненные в средствах, так как жизнь с каждым годом становилась все дороже, не имея возможности не только приобретать книги, которые для каждого ученого составляют насущную потребность, но даже удовлетворять свои текущие обыденные потребности жизни». И, продолжая описывать бедственное положение провинциальной профессуры, автор добавлял: «От этого круга умственной деятельности в течение целого академического года добросовестному профессору по существу не приходилось пользоваться даже отдыхом, так как, с одной стороны, ему предстоял годичный курс, требовавший подготовки, с другой — привязанность к науке и техника научных исследований требовали непрерывных занятий. Но, тем не менее, несмотря на эту безостановочную работу, которая всегда делала и делает профессорскую должность едва ли не самой трудной из всех педагогических должностей государства, большинство профессоров — истинных тружеников — никогда не жалели о своем времени и трудах и с полной готовностью отдавали их делу общей пользы».

Несмотря на все трудности, творческая активность университетских ученых получила в этот период воплощение в ряде выдающихся научных работ: математика П. Л. Чебышева, физика А. Г. Столетова, механика Н. Е. Жуковского. Историческая наука обогатилась завершающими томами «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьева (1878–1879), в это же время вышли в свет «Общинное землевладение…» М. М. Ковалевского, «Боярская дума в древней Руси» В. О. Ключевского и др.

Общедемократический подъем конца 70-х — начала 80-х годов оказал огромное воздействие на университеты. Под влиянием растущего общественного возбуждения, активизации революционной деятельности народников студенты начали принимать все более деятельное участие в разного рода публичных мероприятиях: юбилеях прогрессивных писателей, петициях, похоронах передовых общественных деятелей, затем сходках и демонстрациях. С весны 1878 года передовое студенчество принимает активное участие в общественных выступлениях против произвола властей. Многочисленные сходки в университетах страны прошли в связи с политическим «процессом 193-х». «Печать и высшая школа всегда являлись у нас наиболее чувствительными и нежными барометрами для определения политической погоды», — писал в своих воспоминаниях замечательный русский ученый-историк А. А. Кизеветтер.

Осенью и зимой 1878 года студенты Петербургского, Харьковского и Московского университетов обратились с петицией к наследнику престола великому князю Александру Александровичу (будущему императору Александру III). В петиции содержались просьбы о предоставлении корпоративных прав, разрешения касс взаимопомощи, сходок и других «прав человека». Подобные петиции подавались и студентами Петербургской Медико-хирургической академии. Харьковского ветеринарного института и других высших учебных заведений страны. В ряде случаев студенческие демонстрации были разогнаны полицией и казаками.

Академический конфликт стал приобретать политический характер.

В ответ на студенческие волнения правительство в изданных в 1879 году «Временной инструкции для университетской инспекции» и «Правилах для студентов» постановило: студенческие сходки, собрания, спектакли, а также подачу адресов и петиций запретить, усилить полицейский надзор за студентами. В обязанности инспектора теперь входило наблюдение за студентами во внеучебное время — посещение их квартир, вечеринок, изучение характера, интересов, дружеских связей каждого студента.

Однако дальнейшее нарастание революционной ситуации в период 1879–1881 годов притормозило последующие репрессивные меры против университетов и опубликование готовящегося нового университетского устава.

Лишь в августе 1884 года был обнародован новый университетский устав, явившийся «детищем» Д. Толстого, а позднее назначен министром просвещения И. Д. Делянов, который «был решительным врагом всяких либеральных веяний и являлся неизменным оруженосцем Победоносцева и Толстого».

Новый устав 1884 года был принят без предварительного одобрения Государственным советом, многие члены которого выступили с серьезными возражениями. Утвержденный императором устав, по выражению Б. Н. Чичерина, обезглавил университеты и «перевернул вверх дном». Показательно, что реакционная печать дала высокую положительную оценку уставу 1884 года «Московские Ведомости» писали, что в новом уставе «не допущено никаких искажающих дело компромиссов, не сделано никаких поблажек самодурству… Историческое дело благоустройства учебного дела в России, выпавшее на долю Толстого, получило теперь свое завершение… Надо всем простирается направляющий и контролирующий надзор государственной власти». Действительно, новый устав практически упразднил автономию университетов — был введен строжайший контроль министерства за преподавательской деятельностью, учебной программой и учебными планами университетов; министерство повышало и увольняло по представлению попечителя профессоров, «избирало» ректора и деканов факультетов. Историк А. А. Кизеветтер впоследствии так оценил значение устава: «Университетский устав 1884 года устанавливал некоторые полезные нововведения… совершенно ниспровергал университетскую автономию, сводил к нулю самостоятельность совета профессоров, уничтожал выборное начало в строе управления университетом, отменял выборы ректора и деканов и превращал ректора и деканов в чиновников назначаемых: ректор — министром народного просвещения, деканы — попечителем учебного округа».

В «Соображениях о приведении в действие постановлений нового устава» подчеркивалось политическое значение университетов: «университет как учреждение государственное не может не иметь политической цели», поэтому «…университетское воспитание… должно быть на службе государственных интересов и правительственной власти». Отсюда вытекало требование, чтобы «профессора в политическом отношении сознавали себя органами правительства и обязанными следовать его видам». Выборы профессоров не могут быть предоставлены «случайностям и пристрастиям», а должны быть результатом «внимательного и подробного обсуждения с решающим голосом центральной власти». Во время таких «избраний» профессоров и доцентов главное внимание обращалось на их «благонадежность» и образ мыслей. При этом наряду с прискорбными случаями увольнения способных ученых и педагогов случались и курьезы. Так, один доцент Харьковского университета (впоследствии видный ученый) был «оставлен за штатом», то есть не принят на должность, так как, «по частным сведениям», один его доклад на археологическом съезде в Одессе был признан не соответствующим официальной концепции. Однако впоследствии оказалось, что упомянутый доклад был сделан совсем другим человеком.

Решающее влияние на жизнь университета получил инспектор. Не будучи преподавателем, он, тем не менее, мог теперь совместно с деканом обсуждать распределение часов, содержание лекций и даже научные вопросы.

Поскольку одной из главных целей устава являлось стремление сделать невозможными студенческие беспорядки, то инспекторское наблюдение за студентами было «настолько усилено, что, по существу, приближалось к полицейской слежке.

„Сыск и шпионство царили в университетах, — писал позднейший исследователь. — В Казанском они проявлялись, кажется, в особо грубых формах… Там вводить устав 1884 года был назначен новый попечитель из ретивых директоров гимназий, некто Масленников — господин, как говорили, сделавший карьеру по протекции какой-то влиятельной монахини… Приступив к вылавливанию из студенческой среды крамольников, Масленников нашел себе хорошего помощника в лице… инспектора Потапова, который почти каждого студента почитал личным врагом“.

Совершавший инспекторскую поездку председатель ученого комитета министерства народного просвещения А. Георгиевский также положительно оценил деятельность казанского инспектора, его „тщательное наблюдение за студентами“, особо подчеркнув, что „инспекция в Казани была поставлена в правильные отношения к общей полиции и жандармскому управлению“.

Устав 1884 года внес изменения и в учебные планы университетов, при этом большой урон претерпело историко-филологическое образование. Было уничтожено деление историко-филологических факультетов на историческое, славяно-русское и классическое отделения. Основными предметами для студентов этого факультета стали древние языки, древняя история и мифология.

Бывший студент этого факультета, впоследствии академик С. А. Жебелев писал: „Из всех университетских факультетов факультеты историко-филологические были затронуты уставом 1884 года наиболее чувствительно. Строго говоря, эти факультеты, как таковые, были упразднены… В них сохранялась одна лишь классическая филология, понимаемая, опять-таки, не научно, а под определенным углом зрения…“. „Министр просвещения, — иронично продолжал мемуарист, — убежденный в том, что классическая филология — альфа и омега всех гуманитарных дисциплин, что в ней залог блага и спасения России… задумал… взрастить возможно большее количество филологов-классиков, как самый надежный оплот отечества…“.

В результате такой учебной программы студент филологического факультета мог его закончить, не прослушав таких лекционных курсов, как история России, русский язык и литература, славянское языкознание и другие, признанные „необязательными“. К счастью, большинство профессоров-классиков, читавших курсы классической филологии, понимали ее как научную дисциплину, а не как особого рода педагогический прием, имеющий в виду не столько научить, сколько „обуздать“ и „смирить“.

Во всяком случае, тем „привилегированным положением“, в какое профессоров-классиков должен был поставить устав 1884 года, они и в малой степени не пользовались. Более того, они, видимо, этого привилегированного положения конфузились, и вскоре же первые с жаром против него ополчились».

Не оправдала себя и система так называемых гонораров. При существовании в учебной программе «необязательных» и «обязательных» курсов, профессора, читавшие первые курсы, получали вдвое меньше, чем их коллеги, читавшие «обязательные» курсы, независимо от эрудиции и способностей лектора. Кроме того, подобная финансовая система была крайне тяжела для студентов.

Устав 1884 года вызвал многочисленные протесты как общественности, так и самих «универсантов», тем более что реакционное его значение было усилено последующими правительственными циркулярами. «Правилами» 1884 года студентам было запрещено выражать одобрение или неодобрение профессорам и вступать в брак во время обучения в университете. В 1885 году распоряжением Комитета министров в университетах вводилось обязательное ношение формы. Студенты были обязаны отдавать честь членам императорской фамилии и университетскому начальству. Запрещались студенческие собрания и сходки. За нарушение дисциплины были установлены системы наказаний.

Видный историк русской культуры П. Н. Милюков, признавая основной тенденцией устава 1884 года «подчинение профессорского преподавания и службы университетскому начальству и министерству», а также «усиление инспекторского надзора за студентами», писал о его последствиях в 90-х годах: «В области высшей школы борьба идет против академических условий, созданных уставом 1884 года Правительство отвечает на студенческие волнения, прежде всего, усилением репрессий. Высшая точка, до которой оно доходит в этом направлении, — это правило 29 июля 1899 года об отдаче в солдаты участников беспорядков. 183 студента Киевского университета были действительно отданы в солдаты в силу этих правил. Ответом было убийство министра народного просвещения Боголепова студентом (социалистом-революционером) Карповичем». Лишь после этого министерством просвещения было предложено советам университетов высказать свое мнение по поводу желательных изменений в уставе 1884 года. Советы потребовали восстановления автономии и возвращения прав студенческим организациям.

Устав 1884 года и последующие правительственные мероприятия отрицательно сказались и на материальном положении студенчества.

Поскольку основную массу студенчества второй половины XIX века составляли разночинцы, то естественно, что имущественное положение этой группы было недостаточным. Тем более что в течение ряда лет плата за обучение неуклонно возрастала. Если в 60–70-х годах студенты столичных университетов вносили в год 50 руб., а провинциальных — 20 рублей, то по уставу 1884 года плата была повышена до 60 руб., а после 1887 года (то есть после покушения на Александра III 1 марта 1887 года студента Петербургского университета Александра Ульянова — Н. Я. ) плата возросла до 100 руб. в год. Кроме платы за обучение студентам полагалось внести 20 руб. в комиссию для сдачи выпускных экзаменов и получения выпускного свидетельства. Государственными стипендиями же пользовались не более 15 % студентов каждого факультета. Получение ее было обусловлено рядом требований: представления справки о бедности, положительного отзыва инспектора о поведении студента и, наконец, благополучной сдачи так называемых «состязательных испытаний». Кроме государственных стипендий, существовали стипендии из фондов общественных и частных пожертвований. Студенты предпочитали обращаться за помощью к ним.

Но ни государственные стипендии, ни благотворительность не могли в значительной степени удовлетворить потребности неимущего студенчества, существование которого постоянно отравляла мучительная нехватка средств и постоянные поиски заработка. Впоследствии видный ученый профессор И. И. Янжул вспоминал, что, будучи студентом Московского университета, «последние гроши употреблял на публикации в „Полицейских ведомостях“, ища какого угодно заработка и давая взятки газетным разносчикам и наборщикам, чтобы они извещали меня раньше всех о опросах на труд… Из всех этих мер ничего хорошего не выходило… я оставался без заработка и задаром трепал свои старые и без того дырявые сапоги… Я распродал решительно все, что только можно продавать, и заложил все из более необходимого». Мемуарист тщательно воспроизвел бюджет студента, имеющего в месяц 25 руб. Кроме платы за комнату (11 руб.) наибольшие расходы на питание. Большинство студентов пользуется полусытными и нездоровыми обедами в кухмистерской. Минимальная плата за обеды в этих столовых 7 руб. 50 коп. Такая же цена и в платной столовой «Общества для пособия нуждающимся студентам». Кроме этого утренний и вечерний чай с сахаром обходился в месяц в 1 руб. 30 коп. Хлеб утром и вечером по 5 коп., всего в месяц — 3 руб. Освещение при небольшой лампе (керосиновой) — 50 коп., прачка 1 руб., мелкие расходы (мыло, баня, зубной порошок, бумага) — 50 коп. В итоге — 24 р. 80 к. «И 20 коп. остается на табак или театр».

Жилищные условия для большинства неимущих студентов были тяжелыми. Селились преимущественно в наиболее бедных кварталах, где комнаты были дешевле. Описание одного из подобных мест дает в своих воспоминаниях бывший студент Московского университета: «Узкие-преузкие улицы (Бронные, Козихинские).

Невзрачные деревянные домишки с полинявшей краскою, грязные, противные… Небольшие колониальные (то есть мелочные, торгующие различными товарами, в том числе чаем— Н. Я. ) лавочки с немытыми окнами. Отталкивающего вида ворота. Безобразные дворы — антисанитарные до последней степени. И всюду вонь, смрадная вонь подвалов, отхожих мест и помойных ям. В воздухе носятся ядовитые испарения… Население сплошь состоит из людей без определенных занятий, мелких канцелярских служащих, вдов и женщин разного типа… Пьяное веселье обитает рука об руку с вечной нуждой, перебиванием с хлеба на квас». В таких старых деревянных домишках Москвы или 4–5-этажных доходных домах Петербурга с дворами-колодцами снимали студенты комнаты. Если комната сдавалась одному студенту, то стоила 11 руб. в месяц с прислугою, то есть уборкой и самоваром по утрам: «… Это будет помещение, где можно спать и изредка заниматься, если позволят соседи и холод — эти неизменные спутники студенческих квартир». Но нередко бюджет студентов бывал меньше 25 руб. — 18 или 15 руб. в месяц составляли прожиточный минимум. Тогда комнату снимали втроем или вчетвером. Вот как рисует быт таких бедолаг известный публицист В. Гиляровский: «В каждой комнатушке студенческих квартир… жило обыкновенно четверо. Четыре убогих кровати — они же стулья; столик да полка книг, за переплетами которых переезжали из квартиры в квартиру клопы». Обедали в столовых (кухмистерских) или питались чаем с хлебом. При жесткой экономии вместо чая заваривали цикорий, «круглая палочка которого в 1/4 фунта стоила 3 коп., и ее хватало на четверых дней на 10».

Особенные материальные трудности возникали у бедных студентов с одеждой, особенно форменной. «И вот многие покупают пальто и тужурку где-нибудь по случаю: у товарищей, старьевщиков. Тут не приходится рассуждать, принято или не принято носить платье неизвестно с чьего плеча — может быть, больного или умершего от заразной болезни», — вспоминал бывший студент.

Вообще, обязательная форма вызывала у студентов не только новые расходы, но и насмешки. В. Гиляровский в своих воспоминаниях приводит стихи, которые ходили по рукам у студентов: «У Александра III было две слабости: страсть всех одевать в форму и увлечение игрой на тромбоне… Царь наш юный — музыкант. На тромбоне трубит. Только царственный талант Ноту „ре“ не любит. Чуть министр поднесет новую реформу, „Ре“ он мигом зачеркнет. И оставит форму».

Конечно, не все студенты так сильно нуждались, существовала категория среднеобеспеченных и хорошо обеспеченных студентов, которые не испытывали необходимости в приработках и не знали всей тяжести бедности. Родительские «вспомоществования» давали им возможность не только спокойно заниматься, но и приятно проводить время. Тем не менее, большая часть университетских студентов принадлежала к первой категории.

Несмотря на все сложности, которые испытывало университетское образование во второй половине XIX века, развитие его происходило поступательно. Увеличилось количество университетов: в 1863 году был открыт Новороссийский университет в Одессе, в 1888 году — в Томске, который стал крупнейшим для Сибири научным и культурным центром. Соответственно возросло и число студентов: в 1864 году их было 4328 человек во всех университетах России, в 1875 году — 5679, в 1885 году — 12 939, в 1894 году — 13 944.

К концу XIX века Россия занимала одно из первых мест в мире по теоретическим разработкам многих отраслей науки, и прежде всего — химии, физики, естествознания, математики. В эти достижения значительнейший вклад был сделан университетскими учеными — Д. И. Менделеевым, А. Г. Столетовым, И. И. Сеченовым, А. А. Марковым и др.

Российские университеты стали подлинными культурными центрами страны, способствуя созданию многих научных обществ, популяризации научных знаний, давая сотням и тысячам студентов не только высокую профессиональную подготовку, но прививая уважение к науке, широту взглядов и стремление к прогрессу. Д. И. Писарев писал: «Лучшие надежды Отечества сосредоточиваются на университетах».

Сто лет назад у студентов МГУ не было мобильных телефонов, Интернета, компьютеров и даже пишущие машинки были большой редкостью. Но они учились, тратя на образование последние деньги, снимали крошечные помещения на чердаках и не хотели расставаться со своими книгами. Проходя по коридорам и аудиториям современного журфака (одно из старых зданий МГУ), интересно мысленно перенестись чуть больше, чем на сто лет назад, в конец XIX века, и представить себе тогдашних студентов…

…Добраться до университета можно было пешком или, если позволяли средства, нанять извозчика. Вставать надо было по-разному: у кого-то занятия начинались с первой пары в 9 утра. У кого-то попозже. Занятия шли по часу. Последняя лекция заканчивалась в 4 часа дня, но редко кому приходилось сидеть в университете все семь пар.

Образование студентам стремились дать глубокое. Правда, сами преподаватели признавали, что часто курс лекций получался «рваным» (в официальных документах это называлось «дробностью преподавания»). Например, занятия по сравнительному языковедению могли растянуться на два или четыре года, когда курс читали с перерывами в несколько месяцев, хотя все касающиеся его дисциплины могли быть прочитаны всего за год. В 90-е годы было принято решение о том, что если курс лекций и приходилось «разрывать», в один семестр должен был укладываться хотя бы один большой раздел курса, чтобы сформировать у студентов правильное представление о предмете.

Факультеты не были четко отделены друг от друга. Поэтому на историко-филологическом общие лекции слушали и филологи, и историки, а потом делились на два больших потока — «А» и «Б» — и изучали уже специальные дисциплины. Поток делился на группы по 25 человек — так преподаватели успевали проконтролировать занятия студентов. Изучали почти то же, что и сегодня. Филологи обязаны были знать историю русской и зарубежной литературы, писали по ней работы (аналог нынешних рефератов), изучали древние и новые языки, толковали на семинарах произведения древних авторов. Из новых языков популярностью пользовались английский, французский, немецкий и итальянский. Можно было выучить литовский или сербский. Из древних (помимо греческого и латыни) — готский и санскрит. Интересно, что все сдавали экзамен по географии.

Образование стоило денег (за невзнос платы отчисляли), но обязательным и при этом бесплатным предметом у всех было богословие (заметим, что сейчас во многих университетах вводится аналогичный предмет, иногда он называется «Новый Завет»). Помимо этого изучались логика науки, философия, учение о характере (теперь — психология) и довольно узкие предметы, например «Гонения на христианство».

Был период, когда в сетку часов по литературе входили только лекции, однако со временем был назначен «для беседы особый совещательный час» — это почти современный семинар, но предназначенный не столько для того, чтобы поспрашивать у студентов домашнее задание, сколько затем, чтобы учащиеся задали вопросы преподавателю и лучше разобрались в предмете.

Помимо обязательных дисциплин можно было посещать дополнительные занятия — что-то вроде нынешних спецкурсов — и писать по ним работы. Такой спецкурс, например, предлагал Алексей Николаевич Веселовский, читавший историю французской литературы.

При таком насыщенном расписании учились шесть дней в неделю, с понедельника по субботу. Выходной был только один, да и тот приходилось тратить на подготовку домашних заданий или подработку: денег не хватало всегда. Учеба была платная, книги стоили дорого. За жилье надо было платить. Отпрыски богатых и влиятельных семей могли спокойно грызть гранит науки. Тем же, кто победней — выходцам из семей разорившихся дворян и вовсе бедным учащимся — приходилось заботиться не только об оценках, но и о жизненных средствах.

Распространенным видом заработка были частные уроки. Заниматься с чужими детьми или выполнять задания за ленивых, но обеспеченных сокурсников не очень легко, когда самому надо писать курсовые и делать переводы, да к тому же на это по-хорошему требовалось специальное разрешение и справка о том, что у молодого репетитора есть достаточное для занятий педагогикой образование. Те, кто по разным (часто — денежным) причинам не могли закончить университет, имели возможность сдать экзамен и официально получить лицензию и стать педагогами.

Для тех, у кого со средствами было совсем плохо, большой поддержкой были университетские стипендии. Их было огромное количество на каждом факультете. Были стипендии для всех — на них мог претендовать любой студент. Чтобы стать стипендиатом, нужно было подать прошение с объяснением. Например, таким: «…я человек нуждающийся, в удостоверение чего имею свидетельство о бедности». Были и специальные, например, стипендия имени поэта В. А. Жуковского, предназначенная исключительно для дворян Тульской губернии. Студенты получали выплаты в размере около 25 рублей в месяц, и это была достаточная сумма. Сумма денег, выделяемая на стипендии, была ограничена. За количеством стипендиатов зорко следили не только специалисты по бухгалтерии, но и студенты. Узнав, что кому-то перестали выплачивать стипендию (например, человек закончил учебу), старались успеть первым написать прошение: «Такой-то стипендию больше не получает, вследствие чего прошу назначить стипендию мне». Учащиеся прекрасно понимали, что для многих стипендии — единственные средства для жизни, поэтому те, у кого материальное положение улучшалось, писали прошения об отказе от стипендии, объясняя подобное решение просто и коротко: «Я не считаю себя вправе теперь пользоваться означенной стипендией». Нуждающимся студентам вообще старались помогать. Кого-то выручали книгами, кого-то — жильем. Организовали оркестр и хор, а деньги с концертов отдавали в пользу бедных учащихся.

Существенной проблемой было жилье. Иногородним предоставляли общежитие, но от него можно было отказаться. Тогда в качестве компенсации студенту назначалась стипендия с расчетом на то, что деньги будут потрачены на снятие комнаты. В 1899 году эта стипендия составляла 400 рублей.

К студентам относились очень внимательно. Известен случай, когда один способный учащийся, некий Азбуков, стал страдать манией преследования. Его отправили на лечение в больницу, потом он вернулся в университет, но вскоре болезнь возобновилась. Студент был беден, из-за болезни учиться дальше не мог, Комитет студенческого общежития взял на себя заботу о молодом человеке, зная, что его семья слишком бедна, чтобы содержать бывшего студента.

Еще существовало много стипендий, которые назначались «с ученою целью». На эти деньги студент мог жить, пока вел научную работу или готовился к получению ученого звания. Стипендия имени Ломоносова составляла 298 рублей в год, Потемкина — 366, казенная — 300 рублей.

Крупные вознаграждения можно было получить, написав хорошую научную работу и став призером какого-нибудь конкурса. Премию в 1500 рублей, например, мог получить студент, написавший лучшую работу по истории образования литературных языков Италии, Греции и славянских стран на конкурсе, организованном Петербургским славянским благотворительным обществом в 90-е годы XIX века.

Научная работа требовала не только знаний и сил, но и специальной литературы. Книги (как, впрочем, и сегодня) выдавались студентам на дом, некоторые позволялось читать только в читальном зале. Чтобы работать с учебной литературой во время каникул («в вакационное время»), требовалось написать специальное прошение. За невозвращение библиотечных книг наказывали сурово. Ректору подавались списки должников. Те, кто приносил книгу не вовремя, платили штраф. К отказавшимся вернуть литературу приходили домой из полиции и силой отбирали книги. Литература ценилась так высоко, что о должниках «заботился» сам генерал-губернатор. Случайно или нет, но чаще всего студенты не возвращали иностранные книги (возможно, в них содержался особо ценный материал или же их можно было дороже продать).

Студенты занимались, конечно, не только учебой. Они участвовали в революционных выступлениях (за что многих исключали без права восстановления), веселились и влюблялись. На брак требовалось специальное разрешение. Но вообще считалось, что «правильная семейная обстановка может служить более надежной гарантией физического и нравственного здоровья» и, следовательно, стабильной учебы. Жениться можно было с 21 года при согласии родителей, причем «с удостоверения полицией благонадежности невесты». Обязательна была гарантия материальной обеспеченности брака. Либо это была помощь от родителей, либо взнос в Казначейство университета суммы для обеспечения семьи на время прохождения мужем курса из расчета выплат в размере 25 рублей в месяц.

Любопытно, что студенты именовались не по курсам, а по семестрам: студент третьего семестра Семен Иванов. Осеннее полугодие длилось с 20 августа по 20 декабря, весеннее — с 15 января по 30 мая. Сдав экзамены, студент переходил на следующий курс или получал диплом о высшем образовании. Дальше он мог пойти работать или, к чему стремились многие, остаться при университете, получить научное звание и через несколько лет самому начать учить молодых студентов.