Убийство посла германии мирбаха. Дзержинский подписывал мандаты убийцам мирбаха Чего боялся ленин

Аргументация каждой из версий основана на различной трактовке выборочных публикаций документов, собранных в «Красной книге ВЧК» (М., 1920. Кн. 1; М., 1989. Кн. 1. Изд. 2-е). Официальные советские документы, воспоминания и левоэсеровские публикации были составлены созданной 7 июля 1918 г. Особой следственной комиссией Совнаркома (нарком юстиции П. И. Стучка, следователь Верховного революционного трибунала при ВЦИК В. Э. Кингисепп и председатель Казанского Совета Я. С. Шейнкман). 19 томов материалов этой комиссии озаглавлены «О мятеже левых эсеров в Москве в 1918 г. и об убийстве германского посла Мирбаха» . Остались и многие иные дискуссионные вопросы .

Однако осталось неоспоримым: 6 июля 1918 г. было совершено политическое убийство, причем покушавшиеся были убеждены в своей безнаказанности. Блюмкин писал в показаниях: «Меня не покидала все время незыблемая уверенность в том, что так поступить исторически необходимо, что советское правительство не может меня казнить за убийство германского империалиста» . И его действительно не казнили, а амнистировали, и он вновь сделал блестящую чекистскую карьеру .

Среди объяснений причин убийства посла есть и такое: Мирбах был убит Блюмкиным, потому что знал о получении Лениным немецких денег . Эта версия не была поддержана исследователями, не было найдено ни одного документа, свидетельствовавшего о причастности Ленина к теракту. Но то, что лидер большевиков лучше всех других использовал создавшуюся ситуацию в политических целях, - неоспоримо.

Обстановка летом 1918 г. была весьма критической для правящей партии. По оценке советника германской миссии в Москве доктора К. Рицдера, она представлялась к 4 июня 1918 г. так: «За последние две недели положение резко обострилось. На нас надвигается голод, его пытаются задушить террором. Большевистский кулак громит всех подряд. Людей спокойно расстреливают сотнями… Не может быть никаких сомнений в том, что материальные ресурсы большевиков на исходе. Запасы горючего для машин иссякают, и даже на латышских солдат, сидящих в грузовиках, больше нельзя полагаться, не говоря уже о рабочих и крестьянах. Большевики страшно нервничают, вероятно, чувствуя приближение конца, и поэтому крысы начинают заблаговременно покидать тонущий корабль» .

Убийство Мирбаха произошло в начале работы 5-го Всероссийского съезда Советов. Партийность делегатов съезда - 773 коммуниста и 353 левых эсера - свидетельствовала, по сравнению с предшествовавшими съездами, о падении влияния большевиков. Средневолжские губернии, где полыхала гражданская война, были представлены на съезде 27 большевиками и 33 левыми эсерами. Большевистское руководство понимало, что его спасение - в создании экстремальных условий, в избавлении от всякой оппозиции, в установлении диктатуры как единственной возможности удержания власти. Потому была использована война на Волге с комучевцами и чехословацкими легионерами, потому выстрелы в Мирбаха привели к разгрому партии левых эсеров, единственной тогда легальной организации в политической борьбе за доверие масс .

События, происшедшие в Москве 6 июля 1918 г., представляются ныне хорошо кем-то срежиссированным спектаклем. Мирбах был убит не только левым эсером, а советским служащим, занимавшим высокий пост в ВЧК. Однако вскоре второе было забыто, а первое использовалось, и весьма целеустремленно и организованно, для предания одной из правительственных партий остракизму. Вряд ли можно говорить о левоэсеровском мятеже в тот день, скорее это были 24 часа трагического финала партии, решившей бороться за власть с большевиками. Они оборонялись, а не наступали. Они задержали 27 большевиков, в том числе и Дзержинского, и никого не расстреляли. Большевики на следующий же день начали расстрелы. По воспоминаниям Мстиславского, А. И. Рыков, ведший переговоры с фракцией левых эсеров, делегатов 5-го съезда Советов, недвусмысленно их предупредил - все они не народные избранники, а заложники за тех коммунистов, которые арестованы отрядом ВЧК Попова. «И если с ними что-нибудь случится…» Рыков недоговаривал. Но и не надо договаривать: ясно…

Тогда же большевики, дабы оправдать свои действия, назовут случившееся антисоветским мятежом, и это определение на долгие годы прочно войдет в советскую историографию, левые эсеры будут все обвинения в свой адрес отвергать . Они одобряли и признавали свое участие в убийстве Мирбаха, а в антисоветском мятеже - нет. 4 августа 1918 г. в Москве состоялся 1-й Совет партии левых эсеров. Его открытию предшествовало заявление во ВЦИК заключенных на кремлевской гауптвахте левых эсеров Саблина, Измаилович и др.: «Мы, члены партии левых с.-р., арестованные после террористического акта над послом германского империализма, требуем немедленного приведения над нами смертного приговора, который, очевидно, входит в план действий правительственной партии». Арестованные возмущались оскорбительным отношением к ним, находящимся в заключении без предъявления обвинения . Тогда же они подготовили проекты резолюций Совета партии по различным вопросам, в том числе заявили, что «принципиально приемля террор, Совет полагает, что террор может стать оружием борьбы партии лишь в том случае (и с того момента), если бы условия политической обстановки пресекли возможность легальной работы в массах», и решительно протестовали против клеветы о том, что будто бы левые эсеры восстали против советской власти и хотели свергнуть большевиков вооруженным путем .

Восторжествовало мнение победителей. Разгром партии левых эсеров, бывших соратников, посмевших стать в оппозицию, был завершен довольно быстро. Вывод о том, что никакого антисоветского восстания левых эсеров тогда не было и не могло быть, а была лишь вооруженная защита отрядом ВЧК членов ЦК партии левых эсеров от возможной расправы за взятие ими на себя ответственности за убийство Мирбаха, только в последнее время стал утверждаться в российской историографии. «Было бы, пожалуй, неверным… обвинять только одну из противоборствующих сторон. И ленинцы, и члены ЦК левых эсеров равным образом оказались не в состоянии разглядеть историческую перспективу, предугадать грядущую за установлением однопартийной системы диктатуру личности, похоронившую и тех, и других», - пишет Я. В. Леонтьев .

И. И. Вацетис, командир латышской дивизии, руководивший военным разгромом отряда ВЧК, т. к. гарнизон Москвы заявил о своем нейтралитете, увидев в происходящем лишь межпартийную склоку, оставил несколько вариантов своих воспоминаний о событиях 6–7 июля 1918 г. в Москве . Им вряд ли можно доверять, они излишне политизированны и неточны. В первых вариантах воспоминаний Вацетис хотел преувеличить силы и возможности «мятежников» и оттенить свои заслуги. Это он назвал число противников в 2000 штыков, 8 орудий, 64 пулемета, 4–6 бронемашин. Но когда следственная комиссия стала составлять список лиц отряда ВЧК, которые в тот момент принимали какое-либо участие в защите левоэсеровского руководства, то их оказалось всего 174 человека .

В воспоминаниях, написанных по предложению Ворошилова в конце 20-х годов, Вацетис обнаружил в Москве 6–7 июля не только левоэсеровское, но и троцкистское восстание , которого, разумеется, не было. Судьба Вацетиса, как и всех остальных действующих лиц, участников конфронтации 6–7 июля 1918 г. в Москве, сложилась трагично. Вацетис за свои действия получил денежное вознаграждение (пакет с деньгами ему вручил Троцкий), стал главкомом фронта, а затем и всеми вооруженными силами республики. Но, наверное, Ленин не мог забыть момент унижения, просьбы помочь ему и по крайней мере дважды в 1918–1919 гг. предлагал Вацетиса расстрелять

По этому адресу в Москве находился особняк германского посольства в РСФСР. 6 июля 1918 года в 14 часов 15 минут около него остановился темного цвета "паккард", из которого вышли два человека.

Швейцару посольства они показали удостоверение Всероссийской чрезвычайной комиссии и потребовали личной встречи с германским послом. Чекистов провели через вестибюль в Красную гостиную особняка и предложили немного подождать. Граф Мирбах был предупрежден о возможном покушении на свою жизнь и потому избегал приема посетителей. Но, узнав, что приехали официальные представители ВЧК, решил выйти к ним. К Мирбаху присоединились советник посольства доктор Курт Рицлер и адъютант военного атташе лейтенант Леонгарт Мюллер в качестве переводчика. Беседа продолжалась более 25 минут.

Чекист, представившийся Яковом Блюмкиным, предъявил Мирбаху бумаги, которые якобы свидетельствовали о шпионской деятельности "родственника посла" некоего Роберта Мирбаха. Дипломат заметил, что с этим родственником он никогда не встречался. Тогда второй сотрудник ВЧК - Андреев - поинтересовался, не хочет ли граф узнать о мерах, которые собирается предпринять советское правительство. Мирбах кивнул. После этого Блюмкин выхватил револьвер и открыл огонь. Он сделал три выстрела: в Мирбаха, Рицлера и Мюллера, но ни в кого не попал. Посол бросился бежать. Андреев швырнул бомбу, а когда она не взорвалась, выстрелил в Мирбаха и смертельно его ранил.

Граф, обливаясь кровью, упал на ковер. Блюмкин же поднял не сработавшую бомбу и метнул ее вторично. Раздался взрыв, под прикрытием которого убийцы попытались скрыться. Оставив на столе удостоверение ВЧК, "дело Роберта Мирбаха" и портфель с запасным взрывным устройством, террористы выпрыгнули в разбитое окно и через сад побежали к автомобилю. Андреев был в "паккарде" через несколько секунд. Блюмкин же приземлился крайне неудачно - сломал ногу. Он с трудом стал карабкаться через ограду. Со стороны посольства немцы открыли беспорядочную стрельбу. Пуля угодила Блюмкину в ногу, но и он добрался до машины.

В 15 часов 15 минут граф Мирбах умер. Ему было 47 лет…

ДВЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЛИНИИ

Итак, кайзеровского дипломата убили Блюмкин и Андреев, левые эсеры. Но только ли они желали гибели Мирбаха?

Лучшие дня

Летом 1918 года положение германских войск на Западном фронте мировой войны становилось все более тяжелым. Именно поэтому военно-политическая элита Германии остро нуждалась в сохранении подписанного большевиками в Брест-Литовске мирного договора. Большевики же, тяготясь "похабным", "грабительским" и "кабальным" миром с германскими империалистами, вынуждены были соблюдать его, так как судьба русской революции теперь зависела от Берлина.

Граф Мирбах стал заложником, с одной стороны, политики вынужденного партнерства рейха с большевиками, с другой - поисков политических альтернатив правительству Ленина и поддержки антисоветских сил в России. Таким образом, посол вынужден был проводить сразу две взаимоисключающих политических линии, что и сделало возможной провокацию, жертвой которой он стал.

Материалы политического архива Министерства иностранных дел Германии, документы кайзера Вильгельма II, рейхсканцлера Гертлинга, статс-секретаря по иностранным делам Кюльмана говорят о высокой оценке ими работы германского посла в советской России. Служебные письма графа Мирбаха, направленные из Москвы в Берлин, в целом свидетельствуют о верном понимании им ситуации в стране пребывания, хотя при этом и наблюдается переоценка прогерманских настроений.

Отчет графа Мирбаха о беседе с Лениным 16 мая 1918 года - один из немногих документов, содержащий признание председателем Совнаркома провала брестской политики. Однако Мирбах считал, что интересы Германии по-прежнему требуют ее ориентации на ленинское правительство, так как те силы, которые, возможно, сменят большевиков, будут стремиться с помощью Антанты воссоединиться с территориями, отторгнутыми от России по Брестскому миру.

18 мая 1918 года, через два дня после встречи с Лениным, Мирбах в телеграмме в Берлин выражал озабоченность ситуацией в России и подчеркивал, что по его оценке потребуется разовая сумма в 40 млн. марок, чтобы удержать большевиков у власти. Еще через несколько дней, 3 июня, германский посол телеграфировал в имперское Министерство иностранных дел, что кроме разовой суммы в 40 млн. марок потребуется еще 3 млн. марок ежемесячно, чтобы поддержать правительство Ленина.

Статс-секретарь по иностранным делам Кюльман инструктировал Мирбаха продолжать оказывать финансовую помощь большевикам. Однако ни Кюльман, ни Мирбах не были уверены, что с помощью немецких денег, способствовавших приходу большевиков к власти в октябре 1917 года, Ленин сможет и впредь удержаться у руля правления. Германский посол был убежден, что летом 1918 года большевики доживают последние дни. Поэтому Мирбах предложил подстраховаться на случай падения Ленина, заранее сформировав в России прогерманское антисоветское правительство.

Берлин одобрил это предложение. 13 июня 1918 года Мирбах сообщил своему руководству, что к нему обращаются разные политические деятели, выясняющие возможность оказания германским правительством помощи антисоветским силам в деле свержения большевиков. Причем условием свержения Ленина эти силы считают пересмотр Германией статей Брестского мира.

25 июня 1918 года в последнем письме Кюльману Мирбах писал, что он не может "поставить большевизму благоприятного диагноза. Мы, несомненно, стоим у постели опасно больного человека, …который обречен". Исходя из этого, посол предлагал заполнить "образовавшуюся пустоту" новыми "правительственными органами, которые мы будем держать наготове и которые целиком и полностью будут состоять у нас на службе".

Изменение позиции Германии и активизация контактов Мирбаха с антибольшевистскими силами не остались незамеченными. Уже с середины мая представители свергнутых в октябре 1917 года политических партий, так называемые "правые", отмечали, что "немцы, которых большевики привели в Россию, мир с которыми составлял единственную основу их существования, готовы сами свергнуть большевиков".

Но об антисоветской деятельности германского посольства в России были осведомлены не только русские "правые" круги и иностранные дипломаты. О перемене настроений немцев знало и советское правительство. Не случайно в то время, когда в Берлине и в посольстве Германии в Москве началась подготовка смены курса немецкой восточной политики, в возглавляемой левым коммунистом и противником Брестского мира Феликсом Дзержинским Всероссийской чрезвычайной комиссии, в важнейшем отделе ВЧК по борьбе с контрреволюцией, было создано отделение контрразведки, нацеленное на работу против германского диппредставительства. "Отделение по борьбе с немецким шпионажем" возглавил 19-летний Яков Блюмкин, а сотрудником (фотографом) этого отделения был Николай Андреев.

КАК ГОТОВИЛОСЬ ПОКУШЕНИЕ

В силу своего служебного положения Блюмкин располагал обширной информацией о германском посольстве в Москве. Ему удалось под видом электрика внедрить туда своего сотрудника Якова Фишмана. В результате в руках Блюмкина оказался план помещений и постов внутренней охраны дипмиссии. Начальник отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК Мартин Лацис вспоминал: "Блюмкин хвастался тем, что его агенты дают ему все, что угодно, и что таким путем ему удается получить связи со всеми лицами немецкой ориентации". Но для убийства Мирбаха Блюмкину и Андрееву необходимо было лично проникнуть в хорошо охраняемое здание посольства, которое юридически считалось территорией Германии, и добиться встречи с послом.

В качестве предлога Блюмкин использовал сфабрикованное им "дело" якобы племянника посла - "австрийского военнопленного" Роберта Мирбаха, которого чекисты обвиняли в шпионаже. На самом же деле Роберт Мирбах был просто однофамильцем или же очень дальним родственником кайзеровского дипломата. Ни в австро-венгерской, ни в германской армиях обрусевший немец Роберт Мирбах никогда не служил. Он был русским подданным, до своего ареста жил в Петрограде и работал в Смольном институте по хозяйственной части.

По воспоминаниям Лациса, "Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения по борьбе со шпионажем и не раз подавал в комиссию проекты". Однако единственное "дело", которым Блюмкин действительно занимался, было "дело Мирбаха-австрийского", причем Блюмкин "целиком ушел в это дело" и просиживал "над допросами свидетелей целые ночи". В результате усердия Блюмкина скромный завхоз Смольного превратился в австро-венгерского офицера, который якобы служил в 37-м пехотном полку армии императора Франца-Иосифа, попал в русский плен и освободился после ратификации Брестского мирного договора. В ожидании отъезда на родину он снял комнату в одной из московских гостиниц, где жил до начала июня 1918 года, когда остановившаяся в той же гостинице шведская актриса Ландстрем неожиданно наложила на себя руки. Было ли это самоубийство подстроено чекистами или нет, судить трудно. ВЧК, тем временем, заявила, что Ландстрем покончила с собой в связи с ее контрреволюционной деятельностью, и арестовала всех обитателей гостиницы. Среди них, дескать, оказался и "племянник германского посла".

Об аресте Роберта Мирбаха ВЧК незамедлительно сообщила датскому консульству, представлявшему в России интересы Австро-Венгрии. 15 июня датское консульство начало с ВЧК переговоры "по делу арестованного офицера австрийской армии графа Мирбаха". Во время этих переговоров чекисты подсказали представителю консульства версию о том, что Роберт Мирбах родственник германского посла. 17 июня датское консульство вручило чекистам документ, которого те так ждали: "Настоящим Королевское Датское генеральное консульство доводит до сведения Всероссийской чрезвычайной комиссии, что арестованный офицер австро-венгерской армии граф Роберт Мирбах, согласно письменному сообщению Германского дипломатического представительства в Москве, адресованному на имя Датского генерального консульства, в действительности состоит членом семьи, родственной германскому послу графу Мирбаху, поселившейся в Австрии".

Очевидно, в германском посольстве решили посчитать неведомого графа Роберта Мирбаха родственником германского посла в надежде, что это облегчит участь несчастного австрийского офицера, и он будет немедленно освобожден, тем более, что выдвинутые против него обвинения казались несерьезными.

Однако "дело племянника" легло в основу досье против германского посольства и посла лично. Основной уликой в руках Блюмкина стал документ, якобы подписанный Робертом Мирбахом: "Обязательство. Я, нижеподписавшийся, венгерский подданный, военнопленный офицер австрийской армии Роберт Мирбах, обязуюсь добровольно, по личному желанию доставить Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией секретные сведения о Германии и о Германском посольстве в России. Все написанное здесь подтверждаю и добровольно буду исполнять. Граф Роберт Мирбах".

Разумеется, хозяйственник Смольного института не мог сообщить чекистам "секретные сведения о Германии и о Германском посольстве в России": он их просто не знал. О том же, что "обязательство" Роберта Мирбаха - документ сомнительный, говорит его вид: текст написан на русском языке одним почерком (очевидно, рукой Блюмкина), а последнее предложение на русском и немецком (с ошибками) и подписи по-русски и по-немецки - другим почерком.

"Дело Роберта Мирбаха" стало предлогом для проникновения чекистов к послу германского кайзера. Блюмкин напечатал на бланке ВЧК удостоверение: "Всероссийская чрезвычайная комиссия уполномочивает ее члена Якова Блюмкина и представителя Революционного трибунала Николая Андреева войти в переговоры с господином Германским послом в Российской Республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу. Председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии: Ф. Дзержинский. Секретарь: Ксенофонтов".

Это удостоверение вместе с папкой под названием "дело Роберта Мирбаха" Андреев и Блюмкин оставили в немецком посольстве. После покушения эти документы стали главными уликами.

"ЖЕЛЕЗНЫЙ ФЕЛИКС" ОПРАВДЫВАЕТСЯ

По показаниям Дзержинского следственной комиссии ВЦИК, его подпись на удостоверении была подделана, и, значит, он к убийству германского посла не причастен. Однако новые данные свидетельствуют, что левый коммунист и противник Брестского мира польский шляхтич Дзержинский, родина которого Польша была оккупирована немцами, вел свою политическую игру. Недаром на следующий день после убийства Мирбаха Ленин сместил Дзержинского с поста председателя ВЧК: очевидно, Ленин, Свердлов и Троцкий рассматривали события 6 июля 1918 года как совместный заговор чекистов и эсеров.

7 июля 1918 года Дзержинский подал в Совнарком официальное заявление об освобождении его от должности председателя ВЧК ввиду того, что он является "одним из главных свидетелей по делу об убийстве германского посланника графа Мирбаха". Вопрос о снятии Дзержинского рассматривался на специальном заседании ЦК РКП(б). Видимо для того, чтобы несколько успокоить немцев, постановлению о снятии Дзержинского Ленин придал демонстративный характер: оно было напечатано не только в газетах, но и расклеено по Москве. Коллегия ВЧК объявлялась распущенной и подлежала реорганизации в недельный срок.

Показания Дзержинского - весьма путаный и противоречивый документ, являющийся, по сути, попыткой самооправдания. Обвинение Курта Рицлера, заявившего, что председатель ВЧК "смотрит сквозь пальцы на заговоры, направленные непосредственно против безопасности членов германского посольства", Дзержинский называет "выдумкой и клеветой". Однако по утверждению лейтенанта Мюллера, в начале июня 1918 года в посольство обратился кинематографист Владимир Гинч, заявивший, что подпольной организацией "Союз союзников", членом которой он стал, готовится убийство графа Мирбаха. Рицлер сообщил о полученных сведениях заместителю наркома иностранных дел Карахану, который, в свою очередь, информировал Дзержинского.

Когда Гинч вторично предупредил германское посольство и примерно за десять дней до покушения назвал дату готовящегося теракта - между 5 и 6 июля 1918 года - Дзержинский пошел на личный контакт с ним. Во время встречи в "Метрополе" Гинч сказал Дзержинскому, что в деле замешаны сотрудники ВЧК.

28 июня Рицлер вторично сообщил Карахану (а тот - Дзержинскому) о готовящемся покушении и передал соответствующие материалы. По указанию Дзержинского был произведен обыск по указанному немцами адресу и арестован британский подданный Уайбер - "главный организатор заговора". Во время обыска чекистами было обнаружено "шесть листков шифрованных". Ознакомившись с их содержанием, Дзержинский пришел к выводу, что "кто-то шантажирует и нас и германское посольство, и что может быть гр. Уайбер жертва этого шантажа". Свои сомнения Дзержинский высказал Рицлеру и лейтенанту Мюллеру.

Таким образом, Дзержинский "приблизительно с половины июня т.г." знал о "готовившемся покушении на жизнь членов германского посольства и заговоре против Советской власти", но ничего не сделал для их пресечения. Председатель ВЧК утверждал, что он "опасался покушений на жизнь гр. Мирбаха со стороны монархических контрреволюционеров, желавших добиться реставрации путем военной силы германского милитаризма, а также со стороны контрреволюционеров - савинковцев и агентов англо-французских банкиров". Тем временем подчиненные Дзержинского завершали подготовку теракта против посла германского кайзера.

А вот что говорил председатель ВЧК о своих сотрудниках, ставших убийцами Мирбаха: "Кто такой Андреев, [я] не знал"; "Блюмкина я близко не знал и редко с ним виделся". Да, Дзержинский действительно мог не ведать о том, что у него трудится простой фотограф Андреев, зато с Блюмкиным как начальником важнейшего направления советской контрразведки, отделения по борьбе с германским шпионажем, Дзержинский наверняка виделся достаточно часто.

Показания Дзержинского опровергаются самим Блюмкиным, который в апреле 1919 года утверждал, что вся его "работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно, в силу своего значения, проходила под непрерывным наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса".

Мы не беремся утверждать, что Блюмкин действовал по прямому указанию Дзержинского. Однако косвенные данные свидетельствуют, что Феликс Эдмундович знал о его намерениях.

Так, Дзержинский еще до убийства графа Мирбаха принял решение "нашу контрразведку распустить и Блюмкина пока оставить без должности" (он обвинялся в нарушении законности и превышении власти). Но, несмотря на это, Блюмкин смог утром 6 июля получить от Лациса следственное дело Роберта Мирбаха, оформить на себя и Андреева удостоверение, вызвать служебный автомобиль и отправиться в германское посольство.

Следовательно, Блюмкин, формально отстраненный от должности, на самом деле с молчаливого согласия Дзержинского продолжал готовить теракт. Очевидно, что председатель ВЧК фактически позволил своим подчиненным убить графа Мирбаха.

Более того, как свидетельствовал нарком просвещения Анатолий Луначарский, Ленин в его присутствии сразу после покушения на Мирбаха отдал по телефону такой приказ об аресте убийц: "Искать, очень тщательно искать, но… не найти". Позднее, в середине 1920-х годов, Блюмкин в частном разговоре со своей соседкой по дому наркомовской супругой Розанель-Луначарской в присутствии ее двоюродной сестры Татьяны Сац утверждал, что о плане покушения на Мирбаха хорошо знал Ленин. Правда, лично с вождем большевиков на эту тему Блюмкин не беседовал. Зато детально оговаривал ее с Дзержинским...

ЛЕНИН СМЕЕТСЯ

Но, парадоксальным образом, больше всех от убийства Мирбаха выиграл именно Ленин, которому удалось с помощью официального Берлина сохранить Брестский мир, а последнее препятствие на пути к однопартийной диктатуре большевиков - партию левых эсеров - уничтожить.

Сотрудник советского полпредства в Берлине Соломон рассказывал, как нарком торговли и промышленности Леонид Красин, вскоре после июльских событий в Москве приехавший в Германию для подготовки экономического соглашения, говорил ему, что "такого глубокого и жестокого цинизма" он в Ленине "не подозревал". Ленин, 6 июля 1918 года рассказывая Красину, как он предполагает выкрутиться из кризиса, созданного убийством Мирбаха, "с улыбочкой" говорил, что мы "произведем среди товарищей левых эсеров внутренний заем и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем".

Ленин мог быть доволен, как разворачивались события после убийства Мирбаха и вскоре "простил" Дзержинского. Новая коллегия ВЧК была сформирована при непосредственном участии "железного Феликса", и уже 22 августа 1918 года "карающий меч революции" вновь оказался в его руках.

Кайзеру после убийства графа Мирбаха представился случай отказать в помощи Ленину. Однако, хотя Германия и предъявила советскому правительству ультиматум, сил для возобновления войны против России у Вильгельма II не было. Император выступил против разрыва отношений с Россией и призвал "поддерживать большевиков при любых условиях".

Напомню один известный факт: Свердлов, Ленин и Чичерин отправились в германское посольство для выражения официального соболезнования по поводу убийства посла. Троцкий ехать к немцам наотрез отказался: его формула "ни мира, ни войны" не требовала выражения сочувствия к убитому "империалисту и врагу мировой революции" Мирбаху.

Шикарный "роллс-ройс" из бывшего царского гаража вез главу советского государства, главу правительства и наркома иностранных дел в Денежный переулок. Ленин был в прекрасном расположении духа: графа Мирбаха, который был в курсе темных дел большевиков с кайзеровским рейхом, графа Мирбаха, который прилагал усилия для спасения царской семьи, графа Мирбаха, который был олицетворением унижения революционной России германским империализмом, больше не было в живых. Ленин пошутил: "Я уж с Радеком сговорился: хотел сказать "Mitleid", а надо сказать "Beileid", - и засмеялся собственной шутке (это близкие по смыслу слова, которые можно перевести на русский как "сочувствие"; однако первое скорее означает "сочувствие, соучастие", в второе - "соболезнование").

В посольском особняке Ленин произнес краткую речь на немецком языке. Он передал германской стороне извинения правительства советской России по поводу случившегося и, конечно же, прибавил, что "дело будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару". Но слова эти так и остались пустыми обещаниями. Так что вместо соболезнования действительно получилось соучастие …

ПРОЩЕН, НАГРАЖДЕН И... РАССТРЕЛЯН

Между тем Андреев и Блюмкин просто исчезли. Вскоре первый оказался на Украине, где и умер от тифа.

Блюмкина же ждала другая судьба. В мае 1919 года он прибыл в Москву и явился с повинной в президиум ВЦИК, который простил террориста. Постановление высшего органа советской власти от 16 мая 1919 года гласило: "Ввиду добровольной явки Я.Г. Блюмкина и данного им подробного объяснения обстоятельств убийства германского посла графа Мирбаха президиум постановляет Я.Г. Блюмкина амнистировать". Яков Григорьевич даже был принят в партию большевиков. Причем по рекомендации... Дзержинского!

Но появление Блюмкина в Москве не осталось незамеченным германской стороной, требовавшей наказать убийцу Мирбаха, и его покровители предпочли на время отправить своего подопечного подальше от Москвы. Блюмкина откомандировали в распоряжение Народного комиссариата иностранных дел. В июне 1920 года он прибыл в Северный Иран, где разработал план государственного переворота, сам принял в нем участие и стал членом ЦК иранской компартии. Правительство Кучук-хана было низложено. К власти пришли новые люди, предложившие Блюмкину высокий военный пост. Всю эту огромную работу бывший левый эсер проделал всего за четыре месяца. Москва поощрила инициативного и удачливого сотрудника, наградив его боевым орденом и зачислив в Военную академию Красной Армии.

В 1922 году Блюмкин был отозван из академии и направлен в секретариат Троцкого. А уже в октябре 1923 года Дзержинский забрал его в Иностранный отдел ОГПУ. Блюмкин руководил советской разведкой в Тибете, в Монголии, в северных районах Китая, на Ближнем Востоке.

В конце 1920-х годов Яков Григорьевич стал одним из самых знаменитых людей СССР. Большая советская энциклопедия уделила ему более тридцати строк. Блюмкину посвящал стихи Сергей Есенин, а Валентин Катаев в повести "Уже написан Вертер" наделил своего героя, Наума Бесстрашного, его чертами и портретным сходством.

Однако в 1929 году в Стамбуле Блюмкин встретился со своим бывшим начальником и другом Троцким, злейшим врагом Сталина, выдворенным из СССР, и даже взялся передать в Советский Союз письмо опального вождя. 3 ноября 1929 года "дело" троцкиста Блюмкина было рассмотрено на судебном заседании ОГПУ. Приговор - расстрел.

Согласно данным позже показаниям, утром 6 июля сотрудник ВЧК Я. Г. Блюмкин пошел в Чрезвычайную комиссию, взял у дежурной пустой бланк ВЧК и напечатал на нем, что он и представитель ревтрибунала Николай Андреев уполномочиваются «войти непосредственно в переговоры» с германским послом графом Мирбахом «по делу, имеющему непосредственное отношение» к послу. Подпись Дзержинского на бланке, по словам Блюмкина, была поддельной, причем подделал ее «один из членов ЦК» ПЛСР. Подпись Ксенофонтова тоже была поддельной - за него расписался сам Блюмкин. Дождавшись «ничего не знавшего» заместителя Дзержинского члена ЦК ПЛСР В. А. Александровича, Блюмкин «попросил его поставить на мандате печать Комиссии». У Александровича же Блюмкин получил разрешение на пользование автомобилем и отправился в Первый дом Советов, где «на квартире одного члена ЦК» ПЛСР его ждал Андреев. Получив две толовые бомбы, револьверы и последние указания, злоумышленники около двух часов дня покинули «Националь», приказали шоферу остановиться у здания германского посольства, ожидать их, не выключая мотора, и не удивляться шуму и стрельбе. Тут же в машине сидел второй шофер, матрос из отряда Д. И. Попова. Матроса «привез один из членов ЦК», и он, видимо, знал, что затевается покушение на Мирбаха. Как и террористы, матрос был вооружен бомбой.

Примерно в два с четвертью Блюмкин и Андреев позвонили в дверь германского посольства. Пришедших впустили. По предъявлении мандата от Дзержинского и после некоторого ожидания, для разговора к ним вышли два сотрудника посольства - Рицлер и лейтенант Мюллер (в качестве переводчика). Все четверо прошли в приемную. По воспоминаниям Мюллера, Блюмкин был «смуглый брюнет, с бородой и усами, большой шевелюрой, одет был в черный костюм. С виду лет 30-35, с бледным отпечатком на лице, тип анархиста». Андреев был «рыжеватый, без бороды, с маленькими усами, худощавый, с горбинкой на носу. С виду также лет 30». Когда все уселись вокруг большого мраморного стола, Блюмкин заявил Рицлеру, что ему необходимо поговорить с Мирбахом по личному делу посла, причем, сославшись на строгое предписание Дзержинского, продолжал настаивать на личной беседе с графом, несмотря на возражения Рицлера, что посол не принимает.

В конце концов, Рицлер ответил, что будучи первым советником посольства уполномочен вести вместо Мирбаха любые переговоры, в том числе и личного характера. Однако в тот момент, когда террористы, возможно, считали уже предприятие сорванным, вышедший из приемной Рицлер вернулся в сопровождении графа, согласившегося лично переговорить с чекистами.

Блюмкин сообщил Мирбаху, что явился для переговоров по делу «Роберта Мирбаха, лично графу незнакомого члена отдаленной венгерской ветви его семьи», замешанного в «деле о шпионаже». В подтверждение Блюмкин предъявил какие-то документы. Мирбах ответил, что «не имеет ничего общего с упомянутым офицером» и что «дело это для него совершенно чуждо». На это Блюмкин заявил, что через десять дней дело будет рассматриваться революционным трибуналом. Мирбаху, очевидно, это было безразлично. И Рицлер предложил прекратить переговоры и дать письменный ответ по делу по обычным каналам НКИД, через Карахана.

Андреев, все это время не участвовавший в беседе, спросил, не хотели бы германские дипломаты узнать, какие меры будут приняты трибуналом по делу Роберта Мирбаха. Тот же вопрос повторил Блюмкин. Это был условный сигнал. Ничего не подозревавший Мирбах ответил утвердительно. Со словами «это я вам сейчас покажу» Блюмкин, стоявший за большим мраморным столом, выхватил револьвер и выстрелил через стол сперва в Мирбаха, а затем в Мюллера и Рицлера (но промахнулся). Те были настолько ошеломлены, что остались сидеть в своих глубоких креслах (вооружены они не были).

Мирбах вскочил, выбежал в соседний с приемной зал, но в этот момент его сразила пуля, выпущенная Андреевым. Блюмкин между тем продолжал стрелять в Рицлера и Мюллера, но промахивался 1. Затем раздался взрыв бомбы, после чего террористы выскочили в окно и уехали в поджидавшем их автомобиле . Когда очнувшиеся от замешательства Рицлер и Мюллер бросились к Мирбаху, тот лежал уже мертвый в луже крови. Рядом с ним они увидели неразорвавшуюся бомбу (а на расстоянии двух-трех шагов от посла - большое отверстие в полу - следы другой бомбы, взорвавшейся) .

За рулем уносившей террористов машины сидел матрос из отряда Попова. Их повезли в Трехсвятительский переулок, в штаб войск ВЧК (о чем террористы не знали). Оказалось, что Блюмкин повредил левую ногу во время прыжка из окна, да к тому же был ранен, снова в ногу, открывшим по террористам огонь часовым, охранявшим посольство. Из автомобиля в штаб Попова матросы перенесли Блюмкина на руках. В штабе он был «острижен, выбрит, переодет в солдатское платье и отнесен в лазарет отряда, помещавшийся на противоположной стороне улицы» . С этой минуты Блюмкин не принимал в событиях непосредственного участия. Несколько раньше из поля зрения исчез Андреев - убийца германского посла. По непонятным причинам лавры Андреева были отданы Блюмкину .

Но убийство не было совершено чисто. В суматохе террористы забыли в здании посольства портфель, в котором лежали «дело Роберта Мирбаха» и удостоверение на имя Блюмкина и Андреева, подписанное Дзержинским и Ксенофонтовым. Наконец, два опаснейших свидетеля преступления - Рицлер и Мюллер - остались живы. Можно только гадать, как развивались бы события 6 июля, если бы не эти случайные промахи террористов.

Кем и когда начата была подготовка убийства Мирбаха? Кто стоял за убийством германского посла? На эти вопросы ответить не так просто, как пытается представить имеющаяся историография. Дело в том, что никаких документов, подтверждающих причастность ЦК ПЛСР к организации убийства германского посла, нет. Самый полный сборник материалов о событиях 6-7 июля был издан в 1920 году: «Красная книга ВЧК» . Но и в нем нет документов, подтверждающих выдвинутые против левых эсеров, прежде всего - против ЦК ПЛСР, обвинения в организации убийства Мирбаха и в «восстании». Историки поэтому до сих пор прибегали к вольному пересказу документов «Красной книги ВЧК», а не к прямому цитированию. Вот что пишет К. В. Гусев: «ЦК партии левых эсеров 24 июня 1918 года принял официальное решение об убийстве германского посла в Москве, графа Мирбаха, и начале контрреволюционного мятежа» . Гусеву вторит академик И. И. Минц:

«24 июня, как явствует из захваченных и опубликованных после подавления авантюры документов, ЦК левых эсеров, далеко не в полном составе, принял постановление о решительном выступлении. В нем говорилось, что ЦК партии левых эсеров признал необходимым в интересах русской и международной революции положить конец передышке, являющейся результатом заключения Брестского мира. Для этого необходимо предпринять ряд террористических актов против представителей германского империализма - в Москве против посла Мирбаха, в Киеве против фельдмаршала Эйхгорна , командующего германскими войсками на Украине, и др. С этой целью, указывалось в постановлении, следовало организовать боевые силы» .

Между тем в протоколе заседания ЦК ПЛСР от 24 июня, на который ссылаются историки, ни о чем конкретном не говорилось и протокол, сам по себе, не доказывает причастности ПЛСР к убийству . Более того, в протоколе указано, что время проведения террористических актов будет определено на следующем заседании ЦК ПЛСР. Но до 6 июля, как известно совершенно точно, такого заседания не было. Из текста протокола следует, что левые эсеры боялись подвергнуться разгрому со стороны большевиков; а однажды упомянутое в протоколе слово «восстание» подразумевало, безусловно, не мятеж против советской власти, а восстание на Украине против германской оккупации. Таким образом, нет оснований считать, что ПЛСР готовила выступление против Совнаркома.

Кто конкретно стоял за организацией убийства германского посла? Блюмкин считал, что ЦК ПЛСР. 4 июля, перед вечерним заседанием съезда Советов, он был приглашен «из Большого театра одним из членов ЦК для политической беседы». Член ЦК заявил Блюмкину, что ЦК ПЛСР решил убить Мирбаха, «чтобы апеллировать к солидарности германского пролетариата» и, «поставив правительство перед совершившимся фактом разрыва Брестского договора, добиться от него долгожданной определенности и непримиримости в борьбе за международную революцию». После этого «член ЦК» попросил Блюмкина, как левого эсера, в рамках соблюдения партийной дисциплины, сообщить имеющиеся у него сведения о Мирбахе. Блюмкин считал поэтому, что «решение совершить убийство графа Мирбаха было принято неожиданно 4 июля». Однако на заседании ЦК ПЛСР, где, по сведениям Блюмкина, было принято решение убить посла, Блюмкин не присутствовал. Вечером 4 июля его пригласил к себе все тот же «один член ЦК» и вторично попросил его «сообщить все сведения о Мирбахе», которыми Блюмкин располагал, будучи заведующим отделом «по борьбе с немецким шпионажем», причем ему сказали, что «эти сведения необходимы для совершения убийства». Вот тут-то Блюмкин и вызвался убить посла. Заговорщики в ту же ночь решили совершить покушение 5 июля. Однако исполнение акта было отложено на один день, поскольку «в такой короткий срок нельзя было произвести надлежащих приготовлений» .

Таким образом, действиями Блюмкина и Андреева, еще одного члена партии левых эсеров, фотографа подведомственного Блюмкину отдела по борьбе со шпионажем, руководил не ЦК ПЛСР, а кто-то, называемый Блюмкиным «один член ЦК». Что это был за член ЦК, Блюмкин не указывает. Но удивительно другое: во время дачи Блюмкиным показаний в киевской ЧК в 1919 году чекисты так и не поинтересовались именем члена ЦК ПЛСР, явного организатора убийства. Возможно, большевики знали, о ком идет речь, но были не заинтересованы в огласке. Кто же был этот член ЦК ПЛСР?

Есть основания полагать, что им был Прошьян, «шутя» предлагавший в марте в разговоре с левым коммунистом Радеком арестовать Ленина и объявить Германии войну. Спиридонова писала о причастности Прошьяна к организации убийства германского посла совершенно открыто: «Инициатива акта с Мирбахом, первый почин в этом направлении, принадлежит ему» . Прошьян всегда стоял на левом фланге революционного спектра. Вероятно, именно поэтому он импонировал таким разным людям, как Ленин и Спиридонова. Ленин писал о Прошьяне, что тот «выделялся сразу глубокой преданностью революции и социализму», что в нем был виден «убежденный социалист», решительно становившийся «на сторону большевиков-коммунистов против своих коллег, левых социалистов-революционеров». И только вопрос о Брестском мире привел к «полному расхождению» между Прошьяном и Лениным .

Спиридонова вспоминала о Прошьяне, что тот одним из первых стал раскалывать эсеровскую партию: «Когда Натансон со всем его авторитетом однажды почти приказал ему все же не рвать с партией, «подождать», он уехал гневный от грусти, - «подрезают мне крылья». Он первым «начал открытую кампанию против Керенского и писал до того злые и нецензурные статьи на Савинкова», что ЦК ПСР «катался в судорогах гнева». В поддержке большевиков, вторит Спиридонова Ленину, Прошьян «шел до конца и без единого колебания»; и в июльские дни 1917 был арестован Временным правительством, как и многие большевики, по обвинению в шпионаже. За отказ подчиняться директивам эсеровской партии Прошьян исключался из ПСР, восстанавливался по требованию левого крыла тогда еще единой эсеровской партии, снова исключался за «чересчур смелую интернационалистическую пропаганду» (пораженчество). В подготовке Октябрьского переворота он принимал столь активное участие, что, по словам той же Спиридоновой, переворот этот «был так же и его делом». Прошьян «стоял за полную безоговорочную совместную работу с большевиками» и входил в «пятерку», которая «играла крупную роль в борьбе и устройстве» советской власти. А так как «пятерку» по большей части посещали только Ленин и Прошьян, работа левых эсеров и большевиков проходила в полном «согласии и взаимопонимании» .

Прошьян мог воспользоваться постановлением ЦК ПЛСР от 24 июня и самолично организовать убийство Мирбаха. Косвенным доказательством этому может служить тот факт, что имя Прошьяна (и никого больше) упоминается в показаниях Блюмкина в связи с письмами Блюмкина к Прошьяну «с требованием объяснения поведения партии после убийства Мирбаха» и «ответными письмами Прошьяна». Что же было в этих письмах, и на каком основании рядовой член левоэсеровской партии предъявлял члену ЦК какие-то требования? «Красная книга ВЧК» на этот вопрос не дает ответа. Этими письмами чекисты тоже «не поинтересовались». Но о требованиях Блюмкина к Прошьяну легко догадаться. Оказывается, таинственный член ЦК ПЛСР, с которым договаривался Блюмкин об убийстве Мирбаха, заверил эсеровского боевика, что в задачу ЦК ПЛСР «входит только убийство германского посла». Блюмкин показал:

«Общего вопроса о последствиях убийства графа Мирбаха во время моей беседы с упомянутым членом ЦК не поднималось, я же лично поставил резко два вопроса, которым придавал огромное значение и на которые требовал исчерпывающего ответа, а именно: 1) угрожает ли, по мнению ЦК, в том случае, если будет убит гр. Мирбах, опасность представителю Советской России в Германии тов. Иоффе и 2) гарантирует ли ЦК, что в его задачу входит только убийство германского посла. Меня заверили, что опасность тов. Иоффе, по мнению ЦК, не угрожает [...]. В ответ на второй вопрос мне было официально и категорически заявлено, что в задачу ЦК входит только убийство германского посла с целью поставить советское правительство перед фактом разрыва Брестского договора».

Если встречавшимся с Блюмкиным членом ЦК был Прошьян, становится понятным требование к нему Блюмкина объяснить поведение партии левых эсеров после убийства Мирбаха. Ведь у Блюмкина, пролежавшего 6 - 7 июля в госпитале, информация о событиях тех дней была лишь из советских газет, где большевики однозначно указывали на восстание, то есть на то, чего, по представлениям Блюмкина, никак не могло быть. Блюмкин показал:

«В сентябре, когда июльские события четко скомпоновались, когда проводились репрессии правительства против партии левых эсеров и все это сделалось событием, знаменующим целую эпоху в русской советской революции - даже тогда я писал к одному члену ЦК, что меня пугает легенда о восстании и мне необходимо выдать себя правительству, чтобы ее разрушить.»

Но «один член ЦК» запретил, и Блюмкин, подчиняясь партийной дисциплине, послушался . Только в начале апреля 1919, после скоропостижной смерти Прошьяна в декабре 1918, Блюмкин нарушил запрет покойного и явился в ЧК, чтобы раскрыть «тайну» левоэсеровского заговора .

Однако это - лишь одна гипотеза, одна из возможных линий покушения. И самый серьезный аргумент против тот, что, согласно показаниям лидера левых эсеров Саблина, Прошьян во втором часу дня находился в здании отряда Попова , в то время как, согласно показаниям Блюмкина, примерно в это время 6 июля Блюмкин и Андреев находились в «Национале» на квартире у «одного члена ЦК» и получали там бомбы и последние инструкции . Правда, Блюмкин не утверждает, что «один член ЦК» был в тот час у себя дома (а Саблин мог ошибиться); но это заставляет искать внутри ПЛСР других заговорщиков. Внешне самые серьезные обвинения падают на Спиридонову, давшую на себя показания на допросе 10 июля . Этих показаний могло бы быть достаточно для того, чтобы свалить на Спиридонову всю ответственность за убийство Мирбаха, забыв о Прошьяне. Однако есть основания полагать, что Спиридонова наговаривала на себя лишнее и уж, по крайней мере, не была тем «одним членом ЦК», на которого ссылался Блюмкин. Прежде всего, постановления ЦК ПЛСР об убийстве Мирбаха, на которое ссылается Спиридонова, не существовало. На это указывает историк Л. М. Спирин: «никакого заседания ЦК левых эсеров в ночь на 5 июля 1918 г. не было» . То же самое пишут редакторы нового издания «Красной книги ВЧК»: «Заседания ЦК ПЛСР ночью 4 июля не было» . Таким образом, не было именно того заседания, на которое ссылался в разговоре с Блюмкиным «один член ЦК» и о котором, в свою очередь, сообщил Блюмкин. Блюмкин кроме того показал, что именно он сообщил о предстоящем покушении Александровичу . Между тем, если постановление об убийстве Мирбаха, как утверждала Спиридонова, действительно было вынесено ЦК ПЛСР до 6 июля, Александрович, как член ЦК, не знать об этом не мог .

Многочисленные указания на непричастность тех или иных активистов ПЛСР к убийству и событиям 6-7 июля имеются в литературе. Так, по мнению коменданта Кремля П. Д. Малькова, к ним не имели отношения Устинов и Колегаев . Академик Минц пишет, что решение о «выступлении» ЦК ПЛСР принял «далеко не в полном составе». Гусев, рассказывая о Третьем съезде ПЛСР, открывшемся через четыре дня после заседания ЦК 24 июня, отмечает, что «в решениях съезда прямо не говорилось об убийстве Мирбаха и вооруженном мятеже» . Получается, что ни на заседании ЦК ПЛСР 24 июня, ни на съезде ПЛСР, проходившем с 28 июня по 1 июля, ЦК ПЛСР не указал ни сроков террористического акта, ни будущую жертву его, хотя посла убили через несколько дней после заседания ЦК и закрытия съезда. Ни слова не говорилось в постановлении и о планируемом «восстании» против большевистского правительства. Гусев в связи с этим указывает, что «подготовка к мятежу тщательно скрывалась не только от органов советской власти, но и от рядовых членов левоэсеровской партии» . Однако, приняв на себя вину по организации убийства, Спиридонова в показаниях 10 июля наотрез отказалась взять на себя ответственность за «восстание», указав, что в «постановлениях ЦК партии» левых эсеров «свержение большевистского правительства ни разу не намечалось .

Спирин указывает, что в те дни «состоялось лишь совещание небольшой группы членов ЦК, созданной еще 24 июня 1918 г. с целью организации убийства представителей германского империализма» . Он имеет в виду упомянутое в показаниях Спиридоновой и в постановлении ЦК ПЛСР Бюро из трех человек: Спиридонову, Голубовского и Майорова. Но Майоров, связанный с Украиной и работавший именно там, равно как и Голубовский, своего участия в июльских событиях в Москве никак не проявили. Да и Спиридонова показала, что делом убийства Мирбаха ведала она одна, а Майоров с Голубовским никакого отношения к покушению не имели. Тогда по-иному читаются показания Спиридоновой. Если ЦК ПЛСР «сначала выделил очень небольшую группу с диктаторскими полномочиями», если потом из этой группы в три человека двое к событиям отношения не имели, то вся ответственность за организацию убийства Мирбаха действительно падает не на ЦК ПЛСР, повинный лишь в теоретическом одобрении террора в постановлении от 24 июня, а на Спиридонову.

И все-таки есть косвенное указание на то, что не Спиридонова была «одним членом ЦК», с которым встречались Блюмкин и Андреев. Блюмкин упоминает в своих показаниях письмо, написанное им к «одному члену ЦК» в сентябре 1918 г. Но в это время Спиридонова находилась под следствием (и была освобождена только 29 ноября). Поэтому письмо Блюмкина никак не могло быть адресовано ей. А вот в апреле-мае 1919 г., когда давал свои показания явившийся с повинной в киевскую ЧК Блюмкин, Спиридонова находилась на свободе: в ночь на 2 апреля по подложному пропуску она бежала из Кремля, где содержалась под арестом. Очевидно, что именно в апреле-мае большевики очень нуждались в свежих обвинениях против Спиридоновой, которую разыскивали по всей стране. И если б «одним членом ЦК» действительно была Спиридонова, большевики, безусловно, заставили бы Блюмкина произнести это имя вслух.

Именами Прошьяна и Спиридоновой не ограничивается список подозреваемых в организации убийства Мирба-ха. Искать их нужно не только среди членов ПЛСР, но и среди левых коммунистов. В этой связи обращает на себя внимание поведение левого коммуниста и председателя ВЧК Дзержинского. Именно в стенах его Комиссии, с ведома и согласия самого Дзержинского, в начале июня сотрудником ВЧК Блюмкиным было заведено дело на «племянника германского посла» - Роберта Мирбаха. Это было первое «дело» Блюмкина, введенного в ЧК в начале июня на должность заведующего «немецким шпионажем» - отдела контрразведки «по наблюдению за охраной посольства и за возможной преступной деятельностью посольства». Как показал впоследствии Лацис, «Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения» по борьбе со шпионажем «и не раз подавал в комиссию проекты». Однако «единственное дело», которым Блюмкин действительно занимался, было «дело Мирбаха-австрийского», причем Блюмкин «целиком ушел в это дело» и просиживал «над допросами свидетелей целые ночи» .

Здесь было где развернуться молодому чекисту. Дело оказалось не банальным прежде всего потому, что Роберт Мирбах, кажется, не был не только племянником германского посла, но и австрийцем. Насколько позволяют судить источники , мирно жил в революционном Петрограде «исполняющий должность члена Совета по хозяйственной части Смольного института» обрусевший барон Р. Р. Мирбах. Увы, почти никаких сведений не просочилось о нем в историю . Знать об обрусевшем бароне мог только В. Д. Бонч-Бруевич, который в то время имел со Смольным постоянный контакт, в том числе и хозяйственного характера. Можно предположить, что от Бонч-Бруевича через Дзержинского пришли к Блюмкину сведения о русском Мирбахе. Исчез обрусевший барон, член Совета по хозяйственной части Смольного института, и появился вместо него племянник германского посла, военнопленный австрийский офицер, дальний родственник графа-посла Мирбаха, с которым, посол никогда не встречался. По данным чекистов, Роберт Мирбах служил в 37-м пехотном полку австрийской армии, был пленен, попал в лагерь, но освободился из заключения после ратификации Брест-Литовского мирного договора. В ожидании отъезда на родину он снял комнату в одной из московских гостиниц, где жил до начала июня, когда остановившаяся в той же гостинице шведская актриса Ландстрем неожиданно наложила на себя руки. Было ли это самоубийство подстроено чекистами или нет, судить трудно. ВЧК тем временем заявила, что Ландстрем покончила с собой в связи с ее контрреволюционной деятельностью, и арестовала всех обитателей гостиницы. Среди них, дескать, оказался и «племянник германского посла» Р. Мирбах.

Дальнейшие действия чекистов, в первую очередь Блюмкина, следует признать находчивыми. Об аресте Роберта Мирбаха ВЧК незамедлительно сообщила датскому консульству, представлявшему в России интересы Австро-Венгрии. 15 июня датское консульство начало с ВЧК переговоры «по делу арестованного офицера австрийской армии графа Мирбаха». Во время этих переговоров чекисты подсказали представителю консульства Евгению Янейке версию о родственности Роберта Мирбаха и германского посла. 17 июня, через день после начала переговоров, датское консульство вручило чекистам документ, которого те так ждали:

«Настоящим Королевское датское генеральное консульство доводит до сведения Всероссийской чрезвычайной комиссии, что арестованный офицер австро-венгерской армии граф Роберт Мирбах, согласно письменному сообщению германского дипломатического представительства в Москве, адресованному на имя датского генерального консульства, в действительности состоит членом семьи, родственной германскому послу графу Мирбаху, поселившейся в Австрии» .

Поскольку первый документ датского консульства датирован 15 июня, а второй - 17-м, правильно предположить, что письменный ответ германского посольства на запрос датчан был дан 16 июня, сразу после получения датского запроса, и преследовал гуманные цели: в германском посольстве решили посчитать неведомого графа Роберта Мирбаха родственником германского посла в надежде, что это облегчит участь несчастного австрийского офицера и он будет немедленно освобожден, тем более, что выдвинутые против него обвинения казались Рицлеру несерьезными. Причастность же германского посла к делу «племянника» ограничилась, видимо, данным им разрешением зачислить Роберта Мирбаха в родственники.

В германском посольстве о деле уже забыли. В датском - ожидали освобождения Роберта Мирбаха из ВЧК. Но прошло больше недели, а Роберта Мирбаха не освобождали. Тогда 26 июня генеральный консул Дании Гакстгаузен обратился в ВЧК с официальной просьбой «освободить из-под ареста австрийского военнопленного графа Мирбаха при условии гарантии со стороны консульства о том, что упомянутый граф Мирбах по первому требованию впредь до окончания следствия [по делу Ландстрем] явится в Чрезвычайную Комиссию» .

Однако просьба Гакстгаузена удовлетворена не была. И не случайно: дело «племянника посла» легло в основу досье против германского посольства и лично посла. Основной уликой в руках Блюмкина стал документ, подписанный (добровольно или по принуждению) Робертом Мирба-хом: «Я, нижеподписавшийся, германский подданный, военнопленный офицер австрийской армии Роберт Мирбах, обязуюсь добровольно, по личному желанию» сообщить ВЧК «секретные сведения о Германии и германском посольстве в России» .

Правда, ни австрийский офицер, ни хозяйственник Смольного не мог считаться «германским подданным» и сообщить чекистам «секретной информации о Германии и германском посольстве в России». Речь шла о явной фабрикации, и это заставило заволноваться немцев. Германский посол отрицал теперь родственную связь с Робертом Мир-бахом, а в фабрикации «дела» усматривал провокацию. О суете чекистов вокруг германского посольства и о заведенном деле теперь знали даже в Берлине. И вскоре после убийства Мирбаха в советском полпредстве в Германии стало известно, «что германское правительство не сомневается, что граф Мирбах убит самими большевиками» . «Покушение готовилось заранее, - сообщило тогда же в Берлин германское посольство в Москве. - Дело об австрийском офицере Роберте Мирбахе было только предлогом для работников ВЧК проникнуть к послу кайзера» . Сам Блюмкин, однако, отрицал это, утверждая, что «вся организация акта над Мирбахом была исключительно поспешная и отняла всего два дня, промежуток времени между вечером 4-го и полднем 6 июля». Блюмкин привел косвенные тому доказательства: утром 4 июля он передал заведующему отделом по борьбе с контрреволюцией Лацису дело арестованного в середине июня Роберта Мирбаха. «Таким образом, вне всякого сомнения, - продолжал Блюмкин, - что за два дня до акта я не имел о нем» представления. Кроме того, как утверждал Блюмкин, его «работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно в силу своего значения, проходила под непосредственным наблюдением» Дзержинского и Лациса, а обо «всех своих мероприятиях, как, например, внутренняя разведка» в посольстве, Блюмкин, по его словам, «постоянно советовался» с президиумом ВЧК, с заместителем наркома иностранных дел Караханом и с председателем Пленбежа Уншлихтом» .

Однако противоречия в германском донесении и показаниях Блюмкина нет. Вечером 4 июля в заговор вовлекли Блюмкина, но подготовка всего мероприятия могла начаться раньше, в первых числах июня, когда Блюмкину поручили заняться фабрикацией «дела» против германского посольства, отстранив его по инициативе большевиков, прежде всего Лациса, от всей остальной работы. О том, что в планы стоящих за спиной Блюмкина противников Брестского мира входило убийство, Блюмкин мог не знать до вечера 4 июля, причем его заявление о том, что он работал под непосредственным наблюдением Дзержинского и Лациса, при консультациях с Караханом и Уншлихтом, лишний раз убеждает, что к убийству Мирбаха мог быть причастен кто-то из большевиков.

После убийства Мирбаха Дзержинский попробовал снять с ВЧК ответственность за смерть германского посла. Он утверждал, что в самом начале июля (непонятно, когда именно) Блюмкин был отстранен от ведения дела Роберта Мирбаха. Основанием для отстранения Блюмкина Дзержинский назвал жалобу на произвол Блюмкина, с которой пришли к Дзержинскому за несколько дней до убийства посла поэт О. Э. Мандельштам и Л. М. Рейснер (жена Раскольникова). Впрочем, эту часть показаний Дзержинский начал с неточности. Для придания веса разговору о произволе Блюмкина Дзержинский представил все так, будто с жалобой приходил сам нарком Раскольников, а не его жена. Между тем, Раскольников только устраивал встречу Мандельштама и Рейсер .

Дзержинский показал, что примерно за неделю до покушения им от Раскольникова и Мандельштама были получены сведения о злоупотреблении Блюмкиным властью - возможностью подписывать смертные приговоры. Когда услышавший об этом Мандельштам «запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать». Сразу же после разговора с Мандельштамом и Рейснер Дзержинский на собрании в ВЧК предложил, дескать, отдел контрразведки распустить, а «Блюмкина пока оставить без должности», до получения объяснений от ЦК ПЛСР .

На снятие Блюмкина с работы указывал также Лацис, подчеркивавший (правда уже после убийства Мирбаха), что «особенно недолюбливал» Блюмкина «и после первых жалоб на него со стороны сотрудников решил его от работы удалить». За неделю до 6 июля, показывал Лацис, Блюмкин в отделе уже не числился, «ибо отделение было расформировано по постановлению Комиссии, а Блюмкин оставлен без определенных занятий», причем в протоколах заседаний президиума ВЧК должна была быть о том соответствующая запись . Тем не менее в показаниях Лациса Блюмкин назван «заведующим секретным отделом», а не «бывшим заведующим». Выписки из протоколов об исключении Блюмкина «Красная книга ВЧК» не опубликовала, а, наоборот, взяла Блюмкина под свою защиту: убрала из книги компрометирующий лично Блюмкина материал. В заметке «От редактора» указывалось, что показания Зайцева «вовсе не поместили» ввиду того, что «свидетель говорит исключительно о личности Якова Блюмкина, причем факты, компрометирующие личность Блюмкина, проверке не поддаются», а «несколько строк из показаний Ф. Э. Дзержинского» опущены, так как передают «рассказы третьих лиц о том же Блюмкине, также не поддающиеся проверке» . Большевикам важно было представить Блюмкина (с 1920 года - коммуниста) не анархистом-авантюристом, а дисциплинированным членом левоэсеровской партии, совершившим террористический акт по постановлению ЦК ПЛСР.

Расформирование за несколько дней до убийства Мирбаха отдела «немецкого шпионажа» не может казаться случайным. Похоже, что речь шла о простой формальности: Блюмкин выполнял ту же работу, что и раньше. 6 июля в 11 часов утра он получил у Лациса из сейфа дело Роберта Мирбаха , чего, конечно же, никак не могло бы произойти, если бы Блюмкин был отстранен от работы. Скорее права Н. Я. Мандельштам, вспоминающая, что жалоба Мандельштама «на террористические замашки Блюмкина» была оставлена без внимания. «Если бы тогда Блюмкиным заинтересовались, - продолжает она, - знаменитое убийство германского посла могло бы сорваться, но этого не случилось: Блюмкин осуществил свои планы без малейшей помехи» .

Блюмкиным не заинтересовались, так как это было не в интересах Дзержинского. Последний, видимо, знал о готовившемся покушении на Мирбаха уже потому, что дважды об этом извещало его германское посольство. Так, примерно в середине июня представители германского посольства сообщили Карахану и через него Дзержинскому «о готовящемся покушении на жизнь членов германского посольства». Дело было передано для расследования Я. X. Петерсу и Лацису. «Я был уверен, - показал позднее Дзержинский, - что членам германского посольства кто-то умышленно дает ложные сведения для шантажирования их или для других более сложных целей». 28 июня Карахан передал Дзержинскому «новый материал, полученный им от германского посольства, о готовящихся заговорах». Дзержинского, однако, заинтересовали не заговорщики, а имена информаторов германского посольства; и председатель ВЧК сказал германским дипломатам, что, не зная имен информаторов, не сможет помочь посольству в разоблачении готовящихся заговоров. Рицлер после этого стал считать, что Дзержинский смотрит «сквозь пальцы на заговоры, направленные непосредственно против безопасности членов германского посольства». Но поскольку Дзержинскому было важно узнать «об источнике сведений о готовящихся покушениях» (т. е. об источнике утечки информации), он через Карахана договорился о личной встрече с Рицлером и Мюллером. Во время состоявшегося разговора Рицлер указал Дзержинскому, что «денег дающие ему сведения лица от него не получают» и информаторам своим он поэтому доверяет. Дзержинский возразил, что «могут быть политические мотивы» и что «здесь какая-то интрига», имеющая целью помешать ему найти «настоящих заговорщиков, о существовании которых, на основании всех имеющихся» данных он не сомневался. «Я опасался покушений на жизнь гр. Мирбаха», показал Дзержинский, но «недоверие ко мне со стороны дающих мне материал связывало мне руки».

Поддавшись на уговоры Дзержинского, Рицлер назвал имя одного из осведомителей и устроил Дзержинскому встречу с другим. Первым информатором была «некая Бендерская». Вторым - В. И.. Гинч, с которым Дзержинский встретился в «Метрополе» в присутствии Рицлера и Мюллера примерно за два дня до покушения. Гинч где-то в начале июня (т. е. тогда, когда началось «дело Роберта Мирбаха») сообщил заведующему канцелярией германского посольства Вухерфенику, что на Мирбаха партией «Союз союзов» готовится покушение. Несколько раз затем он приходил в ВЧК, чтобы сообщить об этом, был даже в отряде Попова, «но его не хотели выслушивать». Рицлер, со своей стороны, получив от Гинча сведения о планируемом террористическом акте, сообщил об этом в НКИД, откуда информация была передана в ВЧК, где предупреждению опять не придали значения. Тогда Гинч вторично предупредил посольство, причем примерно за десять дней до покушения назвал конкретную дату террористического акта - между 5 и 6 июля, а во время встречи с Дзержинским в «Метрополе» открыто сказал ему, что в деле замешаны некоторые сотрудники ВЧК.

Дзержинский объявил все это провокацией и, покинув «Метрополь», через Карахана затребовал разрешения германского посольства на арест Бендерской и Гинча . Немцы на это ничего не ответили, но в первой половине дня 6 июля, незадолго до убийства Мирбаха, Рицлер поехал в НКИД и просил Карахана предпринять что-нибудь, поскольку со всех сторон в посольство приходят слухи о предстоящем покушении на Мирбаха. Карахан указал, что сообщит обо всем в ВЧК.

Ряд косвенных улик говорит за то, что Дзержинский знал об акте, намеченном на 6 июля. Так, согласно показаниям Лациса, когда в 3.30 6 июля он, находясь в НКВД, услышал о покушении на посла и отправился в ВЧК, там уже знали, что Дзержинский «подозревает в убийстве Мирбаха Блюмкина». Дзержинского в ВЧК не было, он «отправился на место преступления», откуда Лациса вскоре запросили, закончено ли «дело Мирбаха, племянника посла, и у кого оно находится, ибо оно обнаружено на месте преступления». Только тут Лацис понял, что «покушение на Мирбаха произведено действительно Блюмкиным» . Но Дзержинский каким-то образом знал об этом еще до поездки в посольство.

Из всего этого можно заключить, что Мирбах не был убит по постановлению ЦК ПЛСР. Вероятнее всего, имел место заговор, организованный теми или иными представителями левых партий (но не партиями, как таковыми). Если так, то очевидно участие в таком заговоре левых эсеров - Прошьяна и, может быть, Спиридоновой, и левых коммунистов - Дзержинского, позволившего состояться акту, или Бухарина, не отрицавшего участия в «заговоре против Ленина» на процессе 1938 года , хотя никаких конкретных доказательств участия Бухарина в подготовке покушения нет.

Однако кто бы ни стоял за заговором с целью убийства Мирбаха, террористический акт не был сигналом к «антисоветскому мятежу» и не был осуществлен с целью свержения большевистского правительства. Вероятнее всего, заговор не был направлен и лично против Ленина (хотя, по крайней мере, один историк выдвинул именно такую гипотезу) . Выстрелы в германского посла были выстрелами в правительство германской империи. И, как показали дальнейшие события, Совнарком от убийства Мирбаха только выиграл: после 6 июля германское влияние на советскую политику безусловно ослабло.

В самом большом выигрыше от убийства Мирбаха оказался Ленин. О готовившемся акте он, скорее всего, не знал. Никаких, даже косвенных, указаний на его причастность к покушению нет . Но удивительно, что большевики оказались куда лучше подготовлены к этому неожиданному происшествию, чем сами левые эсеры, которые, по заявлению большевиков, этот террористический акт готовили. Так или иначе, с момента первого сообщения о покушении на Мирбаха роль Ленина в разгроме ПЛСР была однозначна: он решил использовать убийство Мирбаха и покончить с партией левых эсеров. Сотрудник советского полпредства в Берлине Соломон рассказывает по этому поводу, как вернувшийся в Германию из Москвы вскоре после июльских событий Л. Б. Красин «с глубоким отвращением» сообщил ему, что «такого глубокого и жестокого цинизма» он в Ленине «не подозревал». 6 июля, рассказывая Красину о том, как он предполагает выкрутиться из кризиса, созданного убийством Мирбаха, Ленин «с улыбочкой, заметьте, с улыбочкой» прибавил: «Мы произведем среди товарищей [левых ] эсеров внутренний заем [...] и таким образом и невинность соблюдем, и капитал приобретем». Соломон пишет далее, что «в этот свой приезд Красин неоднократно в разговорах» с ним, «точно не имея сил отделаться от тяжелого кошмарного впечатления, возвращался к этому вопросу и несколько раз повторял» ему «слова Ленина». К этой теме Красин в беседах с Соломоном возвращался и позже .

Как справедливо указывает историк Д. Кармайкл, «внутренним займом» было «обвинение простодушных левых эсеров в убийстве Мирбаха» . Но свидетельство Соломона отнюдь не единственное. Вот что пишет в своих воспоминаниях Айно Куусинен (жена Отто Куусинена):

«На самом деле [левые ] эсеры не были виновны. Когда я однажды вернулась домой, Отто был у себя в кабинете с высоким бородатым молодым человеком, который был представлен мне как товарищ Сафир. После того, как он ушел, Отто сообщил мне, что я только что видела убийцу графа Мирбаха, настоящее имя которого - Блюмкин. Он был сотрудником ЧК и вот-вот собирался ехать за границу с важным поручением от Коминтерна. Когда я заметила, что Мирбах был убит [левыми] эсерами, Отто разразился громким смехом. Несомненно, убийство было только поводом для того, чтобы убрать [левых] эсеров с пути, поскольку они были самыми серьезными оппонентами Ленина» . Помимо подготовки убийства Мирбаха, кто бы за ним ни стоял, в Москве в начале июля, видимо, готовилась еще одна конфронтация: партия большевиков намеревалась столкнуться на предстоящем съезде Советов с конкурирующей партией левых эсеров и разгромить ее. О подготовке большевиками разрыва с левыми эсерами и о планируемом разгроме в мемуарной и исторической литературе писалось довольно часто, иногда с оговоркой, что речь шла не о превентивном ударе по ПЛСР, а о подготовке к подавлению антиправительственного восстания, которое готовилось кем-то в Москве в те дни. Так, командующий московским военным округом Муралов, в распоряжении которого находился левоэсеровский «отряд особого назначения», некое подобие большевистской Красной гвардии, во второй половине июня получил от Ленина указание внимательно следить за отрядом. Вот как описывает Муралов свой диалог с Лениным:

Что это у вас какой-то отряд левых эсеров, вы ему доверяете? Да, этот отряд хорош [...]

[...] На всякий случай следите 3 ним зорко.

И Муралов понял, что, возможно, «дело дойдет до вооруженного столкновения» с ПЛСР и «на всякий случай решил часто проверять» отряд «и постепенно заменять комсостав» .

С середины июня подготовка к разгрому ПЛСР под предлогом опасений контрреволюционного выступления велась фактически открыто. «Латышские полки были приведены в боевую готовность»; Вацетис 18 июня приказал «командиру 2-го полка держать полк в боевой готовности, а один батальон с пулеметами выделить в распоряжение военного комиссариата Москвы» . Несколько позже в Москву с юга страны был переброшен 3-й полк латышской дивизии. «Знал ли кто-нибудь, что в Москве готовится восстание, и имелись ли об этом конкретные сведения?» - спрашивает в мемуарах Вацетис и отвечает: «Могу ответить совершенно утвердительно», что «о готовящемся восстании знали и имели об этом конкретные указания». Вацетис самолично доносил о том, «что в Москве готовится что-то неладное» комиссару латышской стрелковой дивизии К. А. Петерсону. Тот отнесся к сообщению Вацетиса «с некоторым недоверием, но через два дня (числа 3 или 4 июля)» сказал ему, что «ВЧК напала на след готовящегося восстания», но подробностей Вацетису не сообщил .

Об ожидаемом столкновении с левыми эсерами открыто говорил Зиновьев. Перед самым убийством Мирбаха на областном съезде большевиков и левых эсеров он предложил ввести левых эсеров в Совнарком и, в частности, назначить левого эсера Лапиера комиссаром путей сообщения. Когда в перерыве кто-то из большевиков подошел к Зиновьеву и с удивлением спросил, действительно ли тот намерен вводить в Совнарком левых эсеров, «хитро улыбаясь, Зиновьев увел спрашивающих в свой кабинет, сообщив под величайшим секретом, что у него имеются все сведения о готовящемся восстании левых эсеров, но что меры им уже приняты и он хочет только своим предложением усыпить бдительность левых эсеров» .

Даже до Блюмкина 4 июля дошли слухи о чем-то «неладном». В разговоре с «одним членом ЦК» он спросил, не готовит ли ЦК ПЛСР «акта партийной оппозиции», так как, по его словам, «вокруг подготовки убийства создалась непроницаемая обстановка», усугублявшаяся столкновениями между большевиками и эсерами на Пятом съезде Советов. Блюмкин, видимо, имел в виду резкую речь Троцкого, повергшую левых эсеров в панику. По воспоминаниям Саблина, во время перерыва, устроенного после внеочередного заявления Троцкого, Камков сообщил ему «о возможности ареста ЦК ПЛСР и даже фракции в связи с возможным обострением отношений с большевиками на этом вечернем заседании» . Таким образом, уже 5 июля ЦК левых эсеров начал сознавать, что большевики расправятся с активом их партии во время Съезда.

О накале отношений между двумя партиями много пишет Свердлова, утверждая, однако, что о предстоящем «восстании» большевики не догадывались и «не имели достоверных фактов о преступных замыслах левых эсеров, ничего не знали о готовящейся авантюре». Но чем ближе к Пятому съезду, продолжает Свердлова, «тем больше усиливалась у Ленина, Свердлова, Дзержинского и других большевиков настороженность в отношении левых эсеров, тем пристальней они наблюдали за их подозрительными действиями». Правда, Свердлова приводит лишь один пример таких «подозрительных» действий. Оказывается, ПЛСР «пыталась выставить в Большом театре на время съезда свою охрану», и та настойчивость, с которой они этого требовали, насторожила Свердлова, «руководившего практической подготовкой съезда». Свердлов «согласился предоставить им возможность участвовать в охране Большого театра, но одновременно дал указание» большевистской охране съезда «принять необходимые меры предосторожности» .

Однако изложенные Свердловой факты не столько говорят о заговоре левых эсеров, сколько о наличии у большевиков плана с ними разделаться. Понятно, что ПЛСР, как правящая советская партия, имела право на собственные партийные караулы, выставляемые во время работы съезда. Это само по себе Свердлова насторожить не могло; тем более, такое требование не должно было считаться признаком готовившегося левоэсеровского «восстания» против большевистской партии. Если левые эсеры Закс и Александрович были заместителями Дзержинского по ВЧК, а левый эсер Попов стоял во главе чекистского отряда, не было ничего противоестественного и в желании левых эсеров участвовать в охране Большого театра во время работы съезда.

Похоже, что в день открытия Пятого съезда Советов большевиками были проведены последние подготовительные мероприятия для возможного ареста фракции ПЛСР. По приказу Свердлова «на все наиболее важные посты внутри театра были выставлены латышские стрелки из охраны Кремля», поддерживающие большевиков. 4 июля, т. е. в день, когда Блюмкину сообщили о планируемом убийстве Мирбаха, Свердлов предупредил коменданта Кремля Малькова, что «надо быть начеку. От левых эсеров можно ожидать всяких пакостей». Тогда же по указанию Свердлова «были усилены караулы и внутренние посты в Большом театре» . Невдалеке от каждого из левоэсеровских часовых, «не спуская с них глаз, стояло по два-три человека». Это были «специально выделенные боевые группы из числа охранявших Кремль латышских стрелков и других особо надежных частей». Никто из левых эсеров «и пальцем не мог пошевелить, не обратив на себя внимание. Одновременно надежная охрана была выставлена и вокруг театра в близлежащих улицах и переулках» .

Оставалось только арестовать фракцию ПЛСР на съезде. Именно это произошло 6 июля. Можно только дивиться находчивости и решимости Ленина: услышав об убийстве германского посла, обвинить левых эсеров в восстании против советской власти, в восстании, которого не было.

6 июля 1918 года в Москве произошло вопиющее событие в истории отношений России с другими странами мира. Средь бела дня в своей резиденции был застрелен посол Германии в Советской России Вильгельм фон Мирбах .

Убийцами посла были не террористы, не грабители, а официальные сотрудники ВЧК Яков Блюмкин и Николай Андреев .

События в тот роковой день развивались так: в 14:15 к зданию посольства Германии в Денежном переулке подъехал тёмный «паккард», из которого вышли два человека, предъявившие швейцару удостоверения сотрудников ВЧК и потребовавшие встречи с послом.

Поводом к встрече было дело некоего родственника посла Роберта Мирбаха , задержанного ВЧК по подозрению в шпионской деятельности. Граф Мирбах согласился принять чекистов. Кроме него, на встрече присутствовали советник посольства доктор Курт Рицлер и адъютант военного атташе лейтенант Леонгарт Мюллер в качестве переводчика. Беседа продолжалась более 25 минут.

Посол, которому были предъявлены материалы дела, заявил, что ничего о родственнике не знает. Тогда один из чекистов спросил: желает ли господин посол узнать о мерах, которые намерено предпринять в связи с этим делом советское правительство?

Мирбах кивнул, после чего Яков Блюмкин выхватил револьвер и выстрелил трижды. Как ни странно, ни одна из пуль в цель не попала. Тогда Николай Андреев бросил бомбу, которая... не взорвалась. После этого в посла выстрелил уже Андреев, смертельно ранив дипломата. Тем временем Блюмкин бросил бомбу вторично, она взорвалась, и чекисты бросились бежать, выпрыгнув в разбитое окно. Под огнём охраны и не без потерь (Блюмкин сломал ногу при прыжке и был ранен), нападавшие скрылись.

47-летний немецкий посол скончался через несколько минут.

На месте убийства нападавшие оставили целый ворох улик: свои удостоверения, дело на «родственника посла», портфель с запасной бомбой. Таким образом, никаких сложностей с установлением личностей убийц не было.

Выстрел «Авроры» для левых эсеров?

Куда важнее другой вопрос — кто стоял за Блюмкиным и Андреевым и «заказал» расправу над немецким дипломатом?

Согласно канонической версии советского периода, убийство посла стало своеобразным «выстрелом «Авроры» для мятежа левых эсеров, попытавшихся захватить власть в Москве.

Левые эсеры вместе с большевиками входили в состав Советского правительства с осени 1917 года, однако отношения двух партий окончательно испортились из-за вопроса о Брестском мире.

Большинство левых эсеров полагало мир с Германией на условиях передачи под немецкий контроль огромных российских территорий «предательством революции». Чуть позднее на эти же позиции перешла и лидер левых эсеров Мария Спиридонова , ранее поддерживавшая Брестский мир.

К лету 1918 года отношения вчерашних союзников обострились до предела, и эсеры решили действовать.

В начале июля 1918 года III съезд партии левых эсеров постановил «разорвать революционным способом гибельный для русской и мировой революции Брестский договор».

Исполнителями стали два эсера, служившие в органах ЧК, — Блюмкин и Андреев.

После убийства Мирбаха они скрылись на территории отряда ВЧК, которым командовал эсер Попов . Попытка ареста террористов, предпринятая Феликсом Дзержинским , завершилась арестом самого главы ВЧК.

Отряды левых эсеров начали захватывать здания государственных органов, однако добиться полного успеха так и не смогли. Оставшиеся верными большевикам латышские стрелки подавили мятеж, партия левых эсеров прекратила легальное существование, а советская Россия окончательно стала однопартийной.

Переменчивые пристрастия немецкого графа

Исполнители теракта Яков Блюмкин и Николай Андреев, поставившие РСФСР на грань возобновления войны с Германией, избежали сурового наказания за убийство. Андреев сбежал на Украину, где, побывав в рядах нескольких политических движений, включая банды батьки Махно , умер от сыпного тифа.

Что касается Блюмкина, то он был... взят на поруки Львом Троцким и отправился «искупать вину кровью» на Гражданскую войну, заняв пост начальника личной охраны одного из вождей большевиков.

Именно чрезвычайно мягкое отношение к Блюмкину заставило историков усомниться в том, что убийство Мирбаха было делом рук левых эсеров.

И здесь мы переходим ко второй версии убийства, куда более детективной и запутанной.

Не секрет, что Брестский мир был чрезвычайно выгоден Германии и позволил ей оттянуть военную катастрофу в Первой Мировой войне. Граф Вильгельм фон Мирбах приложил немало усилий для его заключения и полагал необходимым всячески поддерживать большевистский режим в России. Историки, настроенные по отношению к большевикам негативно, и вовсе заявляют — Мирбах был одним из кураторов большевистского движения, немецкими деньгами выстилая дорогу «Октябрьскому перевороту».

Как бы то ни было, до весны 1918 года Мирбах шлёт депеши в Берлин, в которых говорит о необходимости поддерживать большевиков. И одновременно уточняет — страны Антанты тратят немалые деньги на поддержку их противников и подготовку переворота. В частности, французские и английские разведчики ищут связей с левыми эсерами.

Однако к лету 1918 года настроение графа начинает меняться. Он сообщает, что большевистский режим долго не протянет и надо начинать договариваться с теми, кто может прийти ему на смену.

Желающих договориться с Мирбахом оказалось немало.

Об этих переговорах стало известно и большевикам, которым и так хватало проблем.

Дзержинский с эсерами или Ленин с Дзержинским?

Ориентация немецкого посла на другие политические силы ничего хорошего им не обещала. И тогда в ВЧК вознамерились решить вопрос с чрезмерно активным дипломатом. Исполнителями были назначены два молодых сотрудника — Яков Блюмкин и Николай Андреев.

Блюмкин изначально занялся фабрикованием «шпионского дела Роберта Мирбаха», которое и должно было позволить террористам встретиться с послом и осуществить свои планы.

Тут у нашего детектива начинаются расходиться сюжетные линии. По одной из них, хитрый план с устранением неугодного дипломата и одновременным заманиванием в ловушку партии эсеров, которые после убийства посла объявлялись вне закона, принадлежит лично Владимиру Ленину .

Другая версия предполагает, что высшее руководство большевиков было не в курсе планов убийства Мирбаха, а заговор был организован совместно чекистами и эсерами, решившими одним ударом избавиться от Ленина, Троцкого и Мирбаха.

В пользу этого предположения говорит то, что Феликс Дзержинский после событий 6 июля на некоторое время оказался в опале, а Ленин рассматривал вопрос об упразднении ВЧК.

А главное, предписание по «делу Роберта Мирбаха», на основании которого Блюмкин и Андреев и добились встречи с послом, было подписано Дзержинским, хотя «железный Феликс» и настаивал на том, что это была подделка.

Коллеги Мирбаха из германского посольства грешили на причастность Ленина, отмечая, что лидер большевиков, приехавший в день убийства в посольство выражать соболезнования и приносить извинения, вёл себя подчёркнуто холодно и равнодушно. Впрочем, вряд ли в этом есть криминал — условия Брестского мира не нравились и Ленину, и переживать по поводу кончины одного из тех, кто определял кабальные условия, у него не было оснований.

А как же возможное возобновление войны с Германией? Разве оно не грозило большевикам?

Вся соль в том, что между мартом 1918 года, когда заключался Брестский мир, и июлем 1918 года, когда произошло убийство Мирбаха, — дистанция огромного размера.

У большевиков была масса трудностей, но у Германии их было не меньше. Все военные силы были брошены на то, чтобы победить на Западе, и отвлекаться на РСФСР возможностей почти не было.

Кайзер Вильгельм II из Берлина, конечно, возмущался и требовал ввода в Москву немецкого батальона для охраны посольства, однако в ответ узрел лишь большевистский кукиш — Ленин заявил, что это прямое нарушение суверенитета страны и на это он никогда не пойдёт.

Кайзер подумал и предпочёл молча утереться.

В итоге получилось, что немецкий посол Вильгельм фон Мирбах, полагавший себя Карабасом-Барабасом, хозяином кукольного театра российской политики, на деле сам оказался марионеткой, которую использовали, а потом за ненадобностью бросили в печь.

— революционный человек-загадка

Говоря об убийстве Мирбаха, нельзя не остановиться на личности Якова Блюмкина. Это поистине уникальный человек — пожалуй, самая загадочная фигура времен революции.

Яков Блюмкин. Фото: Public Domain

Не известны точно ни его место рождения, ни происхождение, ни даже год рождения. Создаётся впечатление, что Блюмкин до последних дней своей жизни хранил инкогнито, действуя под разными легендами.

В январе 1918 года в Одессе Блюмкин, которому нет и 20 лет, формирует Добровольческий отряд вместе с легендарным Мишкой Япончиком . Оказавшись в органах ВЧК, Блюмкин становится заведующим отделом по борьбе с международным шпионажем. После убийства Мирбаха карьера Якова Блюмкина идёт в гору, ему поручают сложнейшие и весьма ответственные миссии.

Среди оперативных псевдонимов Блюмкина есть фамилия «Исаев». Это не совпадение — дело в том, что Юлиан Семёнов , создавая романы о молодых годах Штирлица , использовал в том числе и реальные операции, проводимые Яковом Блюмкиным. В частности, история с расследованием хищений из Гохрана, рассказанная в романе «Бриллианты для диктатуры пролетариата», основана на эпизоде из жизни Якова Блюмкина.

В 1920 году Блюмкин участвовал в миссии по возвращению из Персии кораблей, уведённых в эту страну белогвардейцами, в 1923 году был резидентом советской разведки в Палестине, работал в Афганистане. Известно также о выполнении Блюмкиным спецзаданий в Китае, Тибете и Монголии.

Миссии, которые выполнял Блюмкин, и по сей день имеют много «белых пятен».

Он был близко знаком со знаменитыми русскими поэтами — Гумилёвым , Есениным , Ходасевичем , Маяковским и другими.

При этом сведения о личности Блюмкина весьма противоречивы — некоторые описывают его как безжалостного убийцу, палача, малограмотного и жестокого человека. Однако сложно представить себе, что подобному персонажу могли доверить сложнейшие миссии на Ближнем Востоке. Несомненно, что Блюмкин в совершенстве знал несколько языков, был отличным психологом, умел расположить людей к себе и вообще был весьма незаурядной личностью, оставившей после себя множество тайн и загадок.

Погубила Якова Блюмкина близость к Троцкому, оказавшемуся в изгнании. В 1929 году Блюмкина арестовали как троцкиста, но судьба его до последнего висела на волоске — по всей видимости, терять такого агента очень не хотелось. Тем не менее, Яков Блюмкин был расстрелян в декабре 1929 года. Даже о его смерти приводится несколько различных версий, что заставляет задуматься — а не был ли и этот расстрел мистификацией? Возможно, Блюмкин и много позже продолжал свою деятельность, только уже под другими именами?

Что же касается Вильгельма фон Мирбаха, то за несчастным графом по сей день сохраняется своеобразный «приоритет» — с тех пор в России послов не убивали. Ни немецких, ни каких-либо других.