Что означает рыльце в пушку. Смотреть что такое "Рыльце в пушку" в других словарях

Поэтому самым очевидным остается определение американского кинолога Томаса Криппса. Конечно, то, что говорит фильм, может также слиться с автором. Особенно, когда он делает свою собственную гендерную трансформацию. Также как в документальном фильме «Сильный остров». Его режиссер Янс Форд был большим в отдельном сообществе, на другом белом полуострове Лонг-Айленда. 25 лет назад брат кинорежиссера умер.

Человек, который убил его с близкого расстояния с двумя дробовиками, никогда не приходил в суд. Сильный остров реконструирует историю родителей, детство, акт и их последствия для семьи - также гендерная трансформация появляется здесь как часть траурной работы. Мать описывает, как некоторые члены этого тела, состоящие только из белых, листали журналы во время их показаний, другие болтали. «Было ясно, что они уже штамповали меня как одна из тех черных матерей, которые не управляли своим сыном». Черный мир жизни, как метафора белого страха: Нельзя не думать о Новом Черном Кино девяностых.

В своем канале и сленге этот кинотеатр описывал битвы между членами банды, торговцами и мечтами. Неизбежное чувство жизни в капюшонах, возможно, не было отражено или опрошено фильмами, но внезапно появилось впечатление о вездесущей полиции, невидимом заборе гетто. Из интернализованной ярости, которая также направлена ​​наружу.

Удивительно, но теперь это происходит. После выхода из тела, сформированного силой и силой. В «Берлинале» также показан художественный фильм, который делает стереотип преступного гетто черным пронизывающим. Единственное, что осталось от маленького из них, это пистолет и рассеянная мужская фигура, которую он имитирует более озорно. В сухих руслах реки он бросает камни со своим приятелем, а его дядя играет в видеоигры. Дейвеон поглощен бандой его брата.

Но то, что выходит из него, остается открытым, как вопросы, которые зритель коснулся мальчика: что стало с родителями? Из всего этого проклятого расположения, которое называется американским обществом? В конечном счете, вы не можете сказать иначе, все эти фильмы задают вопросы, которые Джеймс Болдуин имел дело 50 лет назад. В их ответах больше свободы для человека. Но фильмы продолжают его рэп, Евангелие, революционный элемент. В уверенности, что это всегда было кино, чтобы получить картину того, что Болдуин назвал неприемлемым.

Глория Фуэртес принадлежит к этой группе художников, которая уже не исчезла, но собирается исчезнуть, кто говорит, что они думают, и после того, как сказал, что они думают, защищает то, что они сказали, и, наконец, и как следствие вышеупомянутого, они утверждают, что они собой представляют.

Глория Фуэртес сказала, что она не была бы поэтом, если бы гражданская война не взорвалась. Это способ объяснить, что его поэзия будет говорить об ужасе, о несправедливости, о боли, о одиночестве, смерти, о всех тех предметах, о которых он говорит, в Испании или в любой другой стране мира, о критической литературе послевоенный период.

Авторы первого послевоенного поколения перешли от экзистенциальной тоски к предполагаемой социальной ответственности. Они говорили о денонсировании и даче показаний. Они были убеждены, что поэзия - это оружие, наполненное будущим, и что оно имеет практическую полезность, то есть может стать реальностью и построить общество более справедливо и, прежде всего, в мире.

Для Глории Фуэртес все это казалось очень хорошим, но ему не нужно было этого понимать, во время этих ударов сундука они считали слоги сонетов, резонанс рифмы и влияние ансамбля. И акценты свободного стиха? И социальная метапоэзия, эта двуручная мастурбация, в которой автор говорит о своей поэзии, чтобы сказать, что он собирается с ней делать?

Глория Фуэртес просто сказала, что поэт, вместо того, чтобы считать слоги, должен рассказать, что происходит в мире. Глория Фуэртес, вместо того, чтобы предаваться художественному объекту, вместо того, чтобы быть пойманным в клевете литературного ресурса, как это делали некоторые товарищи, предпочитала называть зла, причиняющие вред человеку послевоенного периода, используя простейшие слова, наиболее понятное поэтическое выражение, не забывая, что литературный путь к простоте является самым длинным, самым трудным и талантливым способом.

Это то, что нужно, чтобы быть храбрым. Это то, что нужно, чтобы стать поэтом. Результатом, конечно же, была маргинализация и дурное отношение. Томящиеся умы, которые не понимали своих стихов, думали, что они написаны девушкой и теми, кто понимал их стихи, предпочитали не объяснять их другим. Пусть тишина падет на стихи великого поэта. То, что великий поэт, беззащитный перед тройственным интересом зависти, страха и посредственности, в конечном итоге станет смешным и не более чем покорным поэтом детей.

Но литература - одно из немногих видов оружия, для которых время не известно ни одного щита, так что Глория Фуэртес теперь может жевать землю, но ее поэзия поднимается до высот, которые она никогда не должна была спускаться, и оттуда там будет тень новым поэтам и неясным прогорклым авторам, которые знают, что им придется прожить тысячу жизней, чтобы написать фразу, которая имела такое же качество, как и худший стих Глории Фуэртес.

Проблема Глории Фуэртес в некоторых читателях. Хорошо открывать творческие семинары для тех, кто хочет учиться писать, но было бы намного лучше, если бы творческие мастерские для чтения были открыты для всех тех, кто хочет научиться читать литературу, потому что литература нелегко читать и, кроме того, поэты, не измеряются в стихах, даже не в стихах, а в книгах, потому что каждое стихотворение, каждый стих, каждое слово, является служением целому, видение мира, который они хотят разделить.

И что Глория Фуэртес хочет поделиться? Это не новинка в поэзии. Разница в том, что женщина для Неруды была такой же, как земля, потому что человек засаживал в нее свое семя, и она дала ему плод, дойдя до того, что эта женщина существует для человека. Глория Фуэртес определяет себя как игнорируемый остров, из которого выходят темы одиночества и маргинализации, но она знает, что игнорируемые острова - это самые загадочные, те, у которых есть птицы и звери, которые сладко смотрят и ядовитые цветы и ручьи, которые звучат как поэты и спящие вулканы и «возможно, внутри меня есть сокровище».

Это называется мужеством, которое называется свободой, и это называется требованием самого себя. Мы понимаем, что риторический аппарат Глории Фуэртес не в семантическом жонглировании или в изысканной метафоре. У этого есть сердце, точно так же, как земля. Дети, убитые на войне, похоронены. И похоронить их - это положить их в землю. Заставлять землю есть. И это, на землю, дает ему арки, потому что он отвращает то, что происходит, что способен человек. Мы видим, что изображения очень мощные, и мы должны понимать, что стихотворение эффективно, потому что язык прямой и не смотрит на себя.

Одна из первых ошибок поэта. Поэзия, для Глории Фуэртес, должна говорить четко. И говорить ясно, что в послевоенный период стоит перепрыгнуть в руки цензуры и позволить ей разлучить вас. И для читателей поэзии, парадокса трех лет преступления в холодной крови, грабежа женской молодежи, которой они забирают самые ценные из тех лет: радость. И сокращение жизни к основам: не умирать ни от голода, ни от холода.

Выразительная и ясная ясность поэзии Глории Фуэртес достигает пределов, граничащих с сарказмом. Если он не понимается из этих стихотворений, у него нет выбора, кроме как использовать язык детей и точку зрения традиционной истории. Опять кража его детства. И над ним, диктатор. Есть читатели, которые обнаруживают детский тон и начинают танцевать по голове слово банальность, если они это знают. Другие читатели обнаруживают пакет слов, слуги Вольфа, грызут по вкусу, умирают от страха, жестокие. Может быть, иногда, чтобы понять, нам нужно поговорить как с детьми.

Поэзия Глории Фуэртес не разделена на стихи для детей и поэзии для взрослых. Поэзия Глории Фуэртеса для детей является следствием послевоенной социальной поэзии. Его поколение не переставало провозглашать, что поэзия - это оружие, наполненное будущим, что поэзия хороша для чего-то и что они были поэтами, которые просили мира. Все закончили разочарование. Все они посвятили свои последние работы выражению разочарования в том, что поэзия, в конце концов, ничего не изменила. Глория Фуэртес посмотрела на них и подумала: И что вы сделали с поэзией, чтобы что-то изменить в обществе?